[babay44]

"Десять процентов счастья".

Большое спасибо landatra которая проиллюстрировала фик. )) Эти замечательные Джен и Сефирот живут у нее тут:

www.diary.ru/member/?3044639

Глава 1.

 

Эта маленькая песчаная бухта, ограниченная с двух сторон скалистыми, далеко вдающимися в море мысами, стала прибежищем тех неправильных туристов, которым не лежится на золотых банорских пляжах, не живется в комфортабельных отелях, не нравится плескаться в пропитанных запахом дезинфекции голубых бассейнах и не обедается в дорогих ресторанах, за накрытыми крахмальными скатертями столиками, со стоящими за спиной услужливыми официантами.
Это уютное убежище и рай для совсем неправильных, недисциплинированных и самых неугомонных туристов. Тут никто не носил дорогих костюмов и не укладывал волосы в сложные прически, а в любимый завсегдатаями бар, приютившийся в прибрежной зоне, можно зайти по-простому: в плавках и босиком.
Целыми днями с рассвета до заката все население бухты носилось по акватории, прыгая, ныряя, летая и переворачиваясь на всем, на чем только можно скакать, носиться и переворачиваться. Оно увлеченно, как заводное, ныряло на дно за морскими обитателями на мысах, купалось, ковыряло какую-то снарягу, играло в волейбол, водное поло и даже совсем по-детски радостно строило песчаные крепости. А по вечерам, когда солнце садилось, и в бухту спускалась прохлада, вместо того, чтобы, умаявшись, идти спать, все собирались в уютном баре капитана Сида, жарили на мангалах все, что поймали и застрелили днем, выпивали, болтали и танцевали, делились впечатлениями и придумывали что-нибудь новенькое, какую-нибудь очередную веселую и опасную забаву.
Контингент тут собирался своеобразный и практически постоянный. Загорелые, поджарые мужчины, возраст которых определить на первый взгляд невозможно, смуглые, мускулистые девушки с совсем не женским разворотом плеч — все веселые и такие позитивные и доброжелательные, что казалось — они все время слегка под балдой. Здесь не водились пожилые, богатых старички со старушками, таскающие под мышками маленьких трясущихся собачек. Не встречались толстопузые серьезные дядечки, ощущающие свою значимость для мироздания, гордо несущие свои двойные подбородки и висящих на руках стройных капризных блондинок. Здесь никто не разговаривал о деньгах и политике — это все оставалось там, в скучных офисах и на пыльных улицах городов, откуда они сбежали сюда, забыв на месяц прежнюю жизнь. Это был их маленький мир, их персональный кусочек счастья, личный, вполне уютный дом для умалишенных, где они чувствовали себя уверенно и комфортно.
Бухта, находившаяся в ухвостье Баноры, не пользовалась успехом у местных жителей — слишком далеко от города, чтобы стать городским пляжем. Неизвестно, почему в ней так и не построили дорогих отелей, развлекательных комплексов и модных ресторанов, хотя место для этого было просто замечательным. «Частная собственность, — неопределенно пожав плечами, как-то ответила на его вопрос Елена, методично протирая стаканы за барной стойкой. — Хозяева против изменений ландшафта.»
Кто такие эти хозяева, отказавшиеся от бешеных доходов, которые сулили строительные компании, Сефирот так и не узнал. " А х...его знает! — прокомментировал ситуацию Сид — хозяин бара, приезжавший сюда только на лето и сам на это время гордо занимавший место за стойкой ( видимо, своеобразное хобби). — Я посредникам за аренду плачу. Чтоб они ..., ... и никогда не хворали."
Небольшие, но уютные бунгало почти в прибрежной зоне, оборудованные и укомплектованные всем: от климат-контроля до мусорных кулечков, несколько магазинов «на все случаи жизни», пяток уютных кафешек — больше и не надо — все заказывали себе готовую еду по сети в ресторанчиках и многочисленных заведениях Баноры. Вот и все, что построилось тут за последние годы.
Зато вдоль берега в бухте располагался большой, секционный ангар с многочисленными навесами. Тут хранилось всевозможное снаряжение на любой вкус, рост и размер. Доски, паруса и кайты, водные лыжи и вейки, маленькие шустрые каяки и лодочки для рыбной ловли с небольшими, но мощными моторами, костюмы, ружья, ласты, маски и грузовые пояса, мячи, матрацы, надувные круги, всевозможные снасти для рыбной ловли — все, что только могла пожелать изнывающая от дефицита адреналина чья-то мятущаяся душа. Кое-что из этих штуковин принадлежало отдыхающим, что-то можно взять в аренду, но большая часть — приложение к оплаченному отдыху в бунгало, и это оказалось очень удобно — за время отпуска, естественно, хотелось попробовать все.
Он приезжал сюда каждое лето уже четвертый год и оставался на целый месяц. Или — всего на месяц. Так он стал воспринимать это в последнее время, объясняя друзьям и, главное, самому себе отпуск на планете внезапно вспыхнувшим увлечением. Серфинг — что могло быть более естественным в его возрасте, и почему бы самому молодому генералу армии Шин-ра не иметь маленькое хобби? Тем более, если ему двадцать с небольшим хвостиком, и он абсолютно не приспособлен к лежачему или созерцательному времяпрепровождению. Компании все равно, что делают ее офицеры в свободное от службы время, если они не нарушают закон. Поэтому каждое лето Сефирот ездил в Банору покататься на серфинге и полежать на солнышке. Спокойный отдых, ненапряжные физические нагрузки, смена обстановки, теплое море и открытые пространства. Конечно, причиной могло быть только это и ничто другое. Ведь каждый солдат знает: генералы Шин-ра не могут иметь никаких слабостей, а значит, и никаких привязанностей. Тем более, к какому-то планетнику. Пусть даже у него волосы с медным отливом и глаза цвета утреннего неба над банорской бухтой. Пусть у него яркий умелый рот с высокомерной улыбкой-молнией и совершенно невероятное, умопомрачительное тело. Не тело — музыкальный инструмент, дорогая скрипка в алом бархатном футляре. А еще у него длинные мускулистые ноги с изящными лодыжками и чуткие пальцы рук, которые так приятно неспешно ласкать губами, слегка покусывая и облизывая кончиком языка чувствительные подушечки.
Планетник писал картины.
Странные, ирреальные абстракции в ограниченной цветовой палитре, будившие за пороговые, неосознанно-щемящие, болезненно-сладкие ощущения. Картины, при взгляде на которые зритель сначала спотыкался и спешил отвести взгляд, но, почти тут же спешил вернуться, чтобы снова отпрянуть, и, вновь, как завороженный, тянулся увидеть это. В конце концов, он зависал возле полотна надолго, не в силах справиться с собой, отказаться от непонятных томительных ощущений, которые рвали его душу на части, отчаянно пытаясь понять, хоть на мгновение приблизиться, приобщиться, разделить с художником то, что он снисходительно и лишь на мгновение явил миру, слегка приподняв невидимую завесу.
Сефирот не знал, нравятся ему эти картины или нет. Слишком противоречивы вызываемые ими чувства. В первый раз, неосмотрительно проглотив сразу несколько, он понял, что вкладывает их главный медтех Холландер в понятие «депрессия», пускаясь в пространные рассуждения об эмоциональном состоянии офицерского состава базы. Генерал ходил больным почти до вечера, просто не находил себе места, мучаясь острым, неосознанным чувством тревоги, пока не хлопнула входная дверь, и веселый голос не потребовал прямо с порога есть, пить и трахаться. Желательно, чтобы сразу и все вместе. Тогда он внезапно успокоился, осознав всю нелепость своих терзаний — оказалось, что в мире за эти часы в худшую сторону ничего не изменилось, мера энтропии не увеличилась, катастрофы вселенского масштаба не произошло, и почему его так неожиданно разобрало, совсем непонятно.
Конечно, ему стало интересно, конечно, он полез в сеть и ни капли не удивился — Джен оказался очень известным художником. То есть, не просто известным в богемных и очень узких кругах. Он был настоящей звездой со всеми прилагающимися к этому атрибутами: профессионально выстроенный умелым имиджмейкером образ, обязательная аура таинственности — не известно, ни где живет, ни с кем дружит, полупрозрачные намеки о личной жизни, которые совершенно не факт, что были правдой. Только имя — Джен. Вот и все. А может, и не имя вовсе, а псевдоним — непонятно. У него были толпы поклонников и даже собственный фан-клуб, куда он никогда не появлялся. Его внешность, его манеру одеваться копировали, а подвеска в ухе, которую он носил не снимая, оказалась очень даже культовой вещичкой, символом инакомыслия и свободы от предрассудков общества. Джен не был публичным человеком, редко появлялся в обществе, разве что иногда на открытии своих выставок. Иногда он нехотя, словно через силу, выступал в телешоу, лениво и двусмысленно отвечая на вопросы журналистов, изредка, как бы поддавшись на уговоры, позировал для обложек глянцевых изданий. На фото всегда один — ни друзей, ни поклонников, только он и его безумные шедевры, за которые платили огромные, просто ненормальные деньги. Когда Сефирот осознал, за какую сумму была продана последняя работа — ирреальные зеленовато-серые разводы, текущие, ускользающие образы, словно тени другой реальности... И очень много нулей после и без того внушительной цифры, он даже завис на мгновение, автоматически сосчитав их три раза.
Одно время Сефирот думал, что по-настоящему (как это называл про себя генерал), понятно и узнаваемо, Джен рисовать не умеет, пока однажды не наткнулся, точнее, не уронил папку с эскизами. Листки с карандашными набросками разлетелись по полу перьями белой птицы, но сам он не решился заглянуть в них, пока не получил благосклонный кивок. Главное и единственное правило с самого первого дня их знакомства — никаких расспросов о личной жизни, никаких попыток узнать то, что не является общеизвестным фактом. Просто отпуск, просто море, просто хороший секс — это устраивало обоих.
Джен сбежал, оставив его собирать наброски, видимо, на всякий случай, чтобы избежать неудобных расспросов, а может, и правда, куда-то спешил, и Сефирот остался один.
Иногда просто эскизы, иногда уже почти законченные рисунки — узнаваемые, реальные лица и образы, очень живые и говорящие, но только написанные совсем в другой манере.
Схематично прорисованная комната, смятая кровать — сразу видно, что в ней не только спали. Просто цветок просто лежит на столе — щемящее чувство одиночества и ненужности. Птица в небе — экстаз, восторг до остановки дыхания. Богатый, ухоженный дом на площади возле фонтана...Те, кто там жил, давно умерли — понятно без слов. Все это Сефирот чувствовал и видел так отчетливо, словно сам был глазами рисовавшего.
Знакомое лицо — стайка колечек в ухе, темные очки — не узнать Руда невозможно. Пусть мускулистый бухгалтер одет и не в привычные длинные шорты с пальмами, а в строгий черный пиджак с галстуком и белую рубашку. «Ему идет», — удивленно подумал Сефирот, понимая, что в той, другой жизни эти двое, художник и натура, были знакомы. Скорее всего, товарищи. Он с интересом рассматривал эскиз: уважение, легкая, но не злая ирония, взаимопонимание — как будто Джен просто вот так взял и сказал ему о своем отношении к Руду.
Сразу за ним — веселый балагур Рено. Всегда безмятежно счастливый владелец цветочного магазина — рыжий хвост и море оптимизма. Эти двое всегда вместе. То ли любовники, то ли близкие друзья — кто его знает? По крайней мере, живут они в одном бунгало, а сколько там кроватей, Сефирот не заглядывал. Странный рисунок... Рено совсем на себя не похож. Взгляд сосредоточен, губы сжаты в жесткую полоску, на голове мотоциклетные очки, черный наушник, руки держат... Да он же ведет вертолет! Фантазия художника? Не похоже... Но это же надо — Рено ведет вертолет! Рено, который умудрился вчера перевернуться на катамаране!
Дальше Зак — профессиональный бейсболист. Обаятельная улыбка и крестообразный шрам чуть ниже скулы. Сефирот не сомневался, когда-то он был, и именно на этом месте. Видимо, спортсмен неудачно повстречался с битой, а потом свел следы. Среди планетников не считалось, что шрамы украшают мужчин. Скорее, это воспринималось, как что-то постыдное и неуместное, вроде пятна от кетчупа на белой рубашке. Сефирот с интересом вертел рисунок в руках, стараясь уловить смысловые оттенки: «Эх, Зак, как же я тебе сочувствую! Судя по всему, от Джена тебе достается регулярно — слишком разные у вас характеры. Но ты не обижаешься — я вижу. Да и он не со зла, натура такая. А в целом, вы неплохо ладите».
Закадычный друг Андж — спокойный, всегда уравновешенный почитатель рыбной ловли и... заядлый виндсерфингист, любитель гонок на скоростных слаломных досках, как это не удивительно для его основательной, сдержанной натуры и немалого веса. Лицо, как всегда, серьезное, без тени улыбки, а за спиной...рукоять солджерского меча? Вот это неожиданность! Планетник, преподаватель колледжа, мечтающий о лаврах рейнджера? Сефирот думал, что такое невозможно. Что все планетники традиционно относятся к солджерам с опаской и непониманием, стараясь не замечать изгоев, как пустое место. Старательно игнорируют тот факт, что своей сытой безоблачной жизнью они обязаны именно им. Тем, кого считают людьми с искореженной, больной психикой, кровожадными монстрами, способными — страшно даже подумать — не только к насилию, к убийству! Ему уже давно не было ни обидно, ни больно — все эти переживания остались далеко в прошлом. Что тут поделать, если однажды общество, сначала незаметно, а дальше все более явно разделилось на две части, одна из которых делала вид, что второй просто не существует? Идеи всепрощения и миролюбия, овладевшие сознанием людей и принявшие на планете глобальные масштабы нельзя не признать прекрасными и возвышенными. И ничего плохого в этом, конечно же, нет... если бы у Гайи уже не осталось врагов и ее населению ничего бы не грозило. Но увы, этот рай было от кого охранять. Солджеры платили планетникам той же монетой, относясь к ним пренебрежительно, как к капризным инфантильным подросткам, нуждающимся в защите, чьи внутренние проблемы и настроения просто не стоят внимания. Это давно стало данностью, и спорить с чем-то тут бессмысленно.
Он ведь тоже не человек. Точнее, не совсем человек. Сейчас, когда, он чаще руководил сражениями, чем непосредственно в них участвовал, это стало не так явно, а вот когда он был простым солджером, монстр, чутко дремлющий в клетке его сознания, не раз спасал ему жизнь. Случалось, он приходил в себя посреди поля боя, перепачканный чужой кровью с обнаженным Масамуне в руке и только потому, что убивать уже было некого. Его личный зверь — его спасение и его рок. Последние годы генерал редко нуждался в его активной помощи, но он чувствовал — тот, дремлющий внутри, никуда не делся. Зверь притаился, чутко следит за ним, ждет своего часа. Интуицию Сефирота называли феноменальной, его чувство опасности не подводило никогда, а тактические ходы давно вошли в историю войн и преподавались в военных академиях. И никто не подозревал, что стоит за всем этим. Чутье зверя, инстинкт монстра, охотника и убийцы вел его на протяжении всех этих лет. Дарк Нейшн его сознания, его спаситель, его враг и его тайна.
Он отложил нарисованный с любовью и теплой благодарностью рисунок и взял следующий.
Этот молодой мужчина ему незнаком. Красивое, породистое лицо, спокойный взгляд уверенного в себе человека, очки в тонкой дорогой оправе, светлые волосы — посередине пробор, чуть заметная улыбка почти незаметно кривит тонкие красивые губы: «Твою мать!» — Сефирот захлопнул папку с такой силой, что эскизы чуть снова не разлетелись по полу. «Ну же, успокойся, генерал. Ты же не надеялся, что Джен будет хранить тебе верность одиннадцать месяцев в году от встречи до встречи? Ты и сам никогда не отказывал своему телу в этих удовольствиях. Так что все честно, все по умолчанию свободны в выборе и в своих решениях... Только почему же так хочется кого-то придушить, просто тоска какая-то?!» Он нарочито аккуратно положил папку на стол и только тогда кинулся навзничь на не застеленную, смятую после их недавних кувырканий постель, издав приглушенный угрожающий рык. Натяжной глянцевый потолок услужливо отразил до неузнаваемости искаженное злостью лицо, неприятный прищур глаз со ставшим вертикальным зрачком и фосфорно полыхнувший в них мако-огонь.

«Кое-кому, определенно, очень повезло, что я не знаю, кто он такой, и где сейчас находится». Он понимал, что злиться на Джена глупо и бессмысленно, но все равно злился. Теперь на себя самого, за то, что так отреагировал, за то, что подпустил так близко, что позволил себе...Что?

Он до сих пор не понимал, как это получилось. Как вышло, что Ценг смог уговорить его на такую авантюру. Провести отпуск на одном из курортов Гайи в компании планетников — идея по своей сумасбродности тянула на высший балл по любой шкале и показалась сначала чистым безумием или дружеским розыгрышем. «Поехали, Сеф, будет интересно!- продолжал уговаривать Ценг. — Придумаем себе какие-нибудь очень крутые по меркам планетников профессии, сменим имена, забудем на какое-то время все проблемы, оторвемся, отдохнем. Познакомишься с симпатичным брюнетом. Или двумя, а если не понравится, всегда сможем вернуться. Всего пару недель, потом рванем поохотиться на Пандору, как предлагал Руфус, заглянем в пояс астероидов Хакото или махнем на Гиперион. Пара недель там, где тебя никто не знает — отличная психотерапия, поверь!» Верилось не так чтобы очень, но, в конце концов, он дал себя уговорить, и даже немного заинтересовался предстоящим приключением, автоматически примерив на себя пару предложенных Ценгом ролей.
Маленький гражданский вертолет забрал их прямо из Мидгара, куда они прибыли накануне вечером. Небольшая сумка с выбранными в ближайшем супермаркете немногочисленными вещами, еще ноутбук, кредитные карточки и телефон — пожалуй, все. Остальное можно купить на месте, если вдруг возникнет необходимость. Несколько часов лету он благополучно проспал, решив начать отдых сразу, потом они вкусно пообедали в небольшом ресторанчике прямо на берегу моря, а дальше... дальше все пошло наперекосяк. Ценга внезапно вызвали на базу и, судя по всему, в ближайшее время без шансов на возвращение. Сефирот тоже решил переночевать и вернуться, но вечером пошел пройтись по берегу и, сам не зная почему, завернул в небольшой бар — место традиционного зависания всех завсегдатаев бухты. Он сел за стойку, с интересом разглядывая нехитрый, но уютный интерьер и, как всегда, собирался заказать себе виски. Но только успел назвать напиток, как услышал за спиной приятный, насмешливый голос, попросивший бармена подождать. Он не стал поворачиваться сразу, с интересом ожидая дальнейшего развития событий, и оно не заставило себя ждать: «Блондинка и виски — это вульгарно. Конечно, если ее цель приятно провести время, а не напиться, чтобы поскорее заснуть».
Сефирот резко повернулся, но тут же понял, что это шутка. Стоявший за спиной парень мило улыбался, слишком мило. Он был высок, тем более, для планетника. Необычного цвета волосы, их нельзя назвать ни рыжими, ни красными — невероятный, странный оттенок, смеющиеся глаза, приподнятая левая бровь — такое лицо обычным бы не назвал даже очень строгий ценитель. Одет в красные, не слишком короткие шорты и белую мягкую рубаху на выпуск, с закатанными до локтя рукавами, выгодно оттеняющую ровный золотой загар и застегнутую только на две пуговицы. В широко распахнутый ворот видна рельефная грудь и просто замечательный живот с маленькой ямкой пупка, от которой вниз тянется узкая медно-золотая дорожка. Взгляд невольно задержался на темнеющих сквозь тонкую ткань маленьких сосках — парень был что надо. Конфета, а не парень. Сефирот не видел его тыл, но с воображением у него всегда было отлично — он даже не сомневался, что там тоже все в полном порядке. Идея остаться и переночевать оказалась очень правильной — приключение обещало стать... занимательным. Новый знакомец улыбнулся, совершенно правильно истолковав устремленный на него оценивающий взгляд и с пониманием подмигнул: «Да, ты видишь именно то, что видишь, блондинка, но не расстраивайся, ты тоже ничего, я оценил». Фраза не высказана вслух, но все настолько явно, что сомнений в наглости собеседника никаких, а вот повода возмутиться нет.
— Прошу прощения, если получилось немного бестактно, но тут все привыкли по-простому. Если не возражаете. Меня зовут Джен, — парень протянул изящную кисть, даже не сомневаясь, что новый знакомец ответит, как надо. Сефирот пожал протянутую руку — всего чуть, на несколько мгновений дольше, чем диктуют обычные приличия, удерживая узкую сильную ладонь.
— На отдыхе, — продолжил парень, — особенно когда приезжаешь в новое место, не стоит следовать устоявшимся привычкам. Закажите что-нибудь необычное, с местным колоритом, чтобы почувствовать, отпуск уже начался, а впереди много приятного.
Теперь ход за ним — старая, как мир, игра имела свои известные правила:
— Сеф Валентайн, — он едва косаясь провел указательным пальцем по мизинцу нового знакомого, продлевая контакт. — Буду благодарен за подсказку. Судя по всему, вы тут не в первый раз.
— Не в первый, и буду рад, если смогу стать вам полезным... Сеф Валентайн.
— Сисадмин на отдыхе, — он с улыбкой ответил на незаданный вопрос. — Корпорация Шин-ра, но ничего из ряда вон выходящего и героического: кабинет, компьютер, чашка кофе и строгий дресс-код, — генерал решил играть на известной ему территории и сразу почувствовал себя уверенно.
— Свободный художник, — представился Джен и многообещающе улыбнулся. — То есть, абсолютно свободен в ближайшие дни... и ночи.
«Он что, клеит меня?» — пришло несколько запоздавшее понимание, вызвав безудержную волну веселья. Нет, когда он увидел этого красавца, сразу решил, что сегодня спит не один, но, похоже, у того на Сефирота свои совершенно очевидные планы. Неожиданно и необычно. В этой игре генерал всегда выбирал роль ведущего. Настолько привык, что это его привилегия и право, что никак не сопоставлял ее со своим статусом, положением и занимаемой должностью. А это, как оказалось, неправильно. Тут, на Гайе, он для планетника просто привлекательный парень, несильно отличающийся от самого Джена по физическим параметрам. Если не видеть это тело в действии, а, естественно, демонстрировать что-то из своих способностей Сефирот не собирался. Чувство на вкус оказалось необычное, но волнующее до одури. Его хотят! Его, а не серебряного плакатного генерала и легенду Шин-ра!
Компания смотрела на досуг своих офицеров более чем лояльно, понимая их потребности. Люди годами жившие в замкнутом пространстве орбитальных станций, считали военные базы своим родным домом, а по сути, так оно и было. Многие жили парами, это не возбранялось, если не мешало службе. Психологи в один голос утверждали, что это способствует снятию стресса и значительно снижает степень агрессии в коллективе. Солдатам, постоянно балансирующим на грани жизни и смерти, разрядка в периоды затишья даже нужнее, чем во время боевых действий. Генерал соглашался с психологами — если бы не секс, ссоры и проявления открытой немотивированной агрессии случались бы гораздо чаще. Секс на базе был одним из самых приятных и доступных развлечений для Сефирота, но не более того. Поэтому партнеры в его постели появлялись нередко. Офицеры отделов ТУРК, СОЛДЖЕР и никаких юных кадетов, какие бы слухи о нем на этот счет ни ходили, и как бы назойливо некоторые из них ни пытались попасться ему на глаза. Приятно провести время и получить удовольствие — все, что нужно двум взрослым, состоявшимся боевым офицерам. Больше всего на свете он не готов был слушать ничего о каких-то чувствах и интуитивно избегал тех, с кем можно получить неприятности по службе, совсем не терпя и не ожидая от своих временных «друзей» назойливости. В последнее время у него обозначилось несколько почти постоянных партнеров, любовниками он их про себя никогда не называл. Любовник — это что-то совсем другое, сложное и пока непонятное, слишком близкое к подозрительному во всех отношениях слову «любовь».
И вот сейчас, в непривычной для себя роли объекта охоты, он немного растерялся, но любопытство или дух авантюризма, как называл это Ценг, пересилили, и Сефирот решил посмотреть, что будет дальше. В конце концов, пока ему ничего не грозило, а может, он просто зря беспокоится, просто показалось.
— Я тут впервые, — он сделал вид, что намека не понял. — Решил освоить кое-какие виды спорта. Не люблю отдыхать лежа, — и в тот же момент сообразил, как двусмысленно прозвучала фраза.
Джен удивленно приподнял бровь, и уголок его губы едва дрогнул в подобии улыбки: «Нет, только не вздумай поправлять себя!»
Сефирот «не вздумал» — сделал несчастные глаза и непринужденно рассмеялся:
— Давай на «ты». В конце концов, мы на отдыхе.
— Отлично! — Джен показал рукой на столик в углу бара, приглашая присесть. — Позволишь мне сделать тебе заказ, Сеф?
— Только если я сам его оплачу, — тон он выбрал максимально дружелюбный — планетник нравился ему все сильнее. Его манера держаться, вести беседу — словно ты вынул из костра раскаленный уголек и теперь перебрасываешь его с ладони на ладонь — мгновение задержки, и получишь ожог, но так завораживает, что не хватает сил расстаться.
— Отлично! Сид, нам две «Баноры» и твой фирменный салат с морскими штуковинами. На два счета.
— Е...! — радостно прокомментировал их заказ бармен.- Ну тогда,..., бонус вам, ребята, от заведения в честь знакомства, чтоб вас ... , и в честь начала отдыха, мать вашу...!
И он поставил на столик блюдо с аккуратно нарезанными синими... яблоками? Яблоками. Политыми желто-молочным сиропом и густо посыпанными остро, но очень аппетитно пахнущими специями.
— Э... Не обращай внимание, Сеф, просто у Сида такая манера общения. Не поймешь, что говорит наш бармен — не стесняйся, спрашивай, переведу. Если меня рядом не будет — спроси Елену, — Джен кивнул в сторону симпатичной девушки помогавшей Сиду за барной стойкой.
Сефирот улыбнулся. Чувствовал он себя прекрасно.
Слегка газированный алкогольный коктейль из сока тех же странных синих яблок, изображение которых красовалось на бутылке, местной фруктовой водки, льда и лепестками желтого, как будто воскового, цветка — необычно. Ему неожиданно понравились свежесть вкуса и абсолютная непохожестью на все, что пробовал раньше. Темы для разговора находились сами собой, а идея Ценга нравилась Сефироту все больше. Они выпили еще по коктейлю, съели салат и решили прогуляться вдоль моря — как же без этого?
Разговаривать с Дженом оказалось легко и приятно, он был интересным собеседником с очень неординарными даже для планетника взглядами на жизнь. Сефирот украдкой рассматривал нового знакомого, беззастенчиво пользуясь тем, что прекрасно видит в темноте. Художник был высок, гибок, с рельефной, не чрезмерно, очень гармонично развитой мускулатурой — наверное, дань увлечению серфингом — и невероятно пластичен. Джен ему ну очень нравился. Поэтому Сефирот ничуть не удивился и не стал возражать, когда тот остановился, слегка приобнял его рукой за бедро, а второй за плечо и страстно, настойчиво поцеловал в губы. Сефирот ответил, совсем не противясь, молча соглашаясь с таким быстрым развитием событий. Какой смысл тянуть и тратить время, если все стало понятно обоим еще в баре после первых же сказанных фраз?
Все, что случилось потом, тоже было вполне ожидаемо и закономерно. Бунгало, которое снял Сефирот, предусмотрительно огромная постель, горячие руки на бедрах и тихий шепот возле уха:
— Ты девственник, Сеф? Так напряжен...- пальцы медленно скользнули по его спине от шеи до копчика, целомудренно не касаясь задницы — то ли боясь спугнуть, то ли ожидая разрешения. _ Волнуешься?
И его немного запоздавший ответ — просто кивок. В каком-то плане, так оно и есть. Он ни с кем еще не был снизу и немного нервничал. Приятно и совсем чуть-чуть, но тем не менее. Никаких предрассудков, просто раньше не встретил такого человека, с которым захотелось бы это попробовать. Сам Сефирот девственников слегка побаивался и старался держаться от них подальше. Мало ли?
— Если ты не уверен, то, — Джен посмотрел в лицо пристально, и не мигая, — мы можем найти выход, Се-еф, — он осторожно коснулся губами его виска и, взяв руку за запястье, положил себе на задницу.
— Предложение заманчивое, но — нет, — генерал улыбнулся, бережно сжав гладкую половинку, второй рукой прижимая к себе горячее смуглое тело. — Не стану портить тебе удовольствие от удачной охоты. Не волнуйся, Джен, ни рыдать, ни вырываться в мои планы, точно, не входит. Утренняя истерика тебе тоже не грозит, обещаю.
— Фух! Тогда я спокоен! — провозгласил Джен, смешно копируя его интонации, и с удовольствием подул на светлый, почти незаметный на белой коже сосок. — Но чего же мы ждем, если в благословении здесь никто не нуждается?
— Я, как любой уважающий себя девственник, конечно, прелюдии: жарких поцелуев, долгих ласк, объятий и обещаний вечной любви! — Сефирот широко раскинулся на постели, бесстыдно демонстрируя совершенное тело. Он хотел, да, именно всего того, что перечислил, и на меньшее сегодня не согласен.
— Тогда не смею обмануть твои ожидания, парень, — тихо и очень довольно засмеялся Джен, наклоняясь над ним, покрывая легкими поцелуями белую шею и плечи. — За удовольствие положить эту красоту себе на плечи, — он опустился на колени между широко раздвинутых ног Сефирота и провал пальцами от паха до колен, — я готов ворковать всю ночь! — Он лег рядом, чуть спустился, нежно коснулся губами кожи на внутренней стороне бедра:
— Сеф, ты очень красивый. Просто невероятно, я мог бы ласкать это тело вечно. У меня никогда не было так остро... Кружится голова, и просто сносит крышу от счастья.
— М? Хорошее начало.
-Ты — само совершенство. Такая гладкая, нежная кожа при таком рельефе! Я не ожидал, — Джен не спеша выцеловывал влажную дорожку по мускулистому бедру, чуть согнув ногу Сефирота в колене, нежно касался чувствительных мест сзади, дразнил кончиком языка напряженный член.
— Да! Давай, расскажи мне! — тихо, довольно застонал Сефирот, чуть прикрывая глаза. Он хотел получить удовольствие и уже понял, что разочарование ему не грозит.
— Ты казался таким холодным, неприступным. Но твое тело слышит меня, отзывается, и...- Джен тихо рассмеялся, — ты так по-блядски стонешь, что встанет даже у мертвого. Так выгибаешься подо мной, так сладко кусаешь губы... Я сейчас кончу от одного этого зрелища.
— Продолжай, Джен! — довольно приказал Сефирот, сладко потягиваясь. Под взглядом этого парня тело пылало огнем и требовало еще. Еще чутких пальцев и нежных губ, еще пристального взгляда, жадно ловящего каждый мимический жест. Рук, улавливающих, мельчайший отклик тела, еще прикосновений бархатистой горячей кожи, еще хриплых слов и нескрываемого восхищения в голосе. — Это — кайф! — очень искренне оценил происходящее Сефирот. — Продолжай! Именно то, что нужно.
До чего же неожиданно хорошо ему сейчас было! Джен не просто сдержал обещание — он оказался великолепен. Генерал чувствовал, что его любовник искренне наслаждается, плывет от собственных слов и действий, и, полностью расслабившись, позволял ему делать все, что вздумается. Джен как будто интуитивно угадывал его желания, чутко реагируя на каждый звук, безошибочно находя нужные слова и сладко отзывающиеся на откровенные ласки чувствительные участки тела. Было видно, что сам он плывет от того, что Сефирот так завелся не просто старается угодить, а бесстыдно наслаждается его телом. Ночь промчалась, как одно мгновение.
Утром Сефирот проснулся поздно и какое-то время с удивлением рассматривал сладко спавшего рядом любовника. Конечно, он все прекрасно помнил, вчера он не был пьян, и все что делал, делал абсолютно сознательно. Волновало другое.
До этой ночи он всегда придерживался правила засыпать в одиночестве. Как бы бурно ни пылала страсть, он всегда или отправлялся домой или вежливо спроваживал своего партнера, менял постельное белье, шел в душ и только потом с удовольствием отдавался объятиям Морфея. Как только все заканчивалось, человек рядом на кровати ему начинал безумно мешать и раздражал до бессонницы. А этой ночью, точнее сказать, уже под утро, он даже и не подумал сделать что-либо из устоявшегося ритуала. Наоборот, сам попросил попытавшегося одеться Джена остаться. Точнее, сгреб его в охапку и просто уложил на себя:
— Не вздумай слинять. Сбегать на утро от бывших девственников не рекомендуется. Врачи предупреждают — опасно для здоровья. Девственник расстроится и тогда можно ноги поломать. Спи.
Сеф не переставал удивляться себе: «Этой ночью, генерал, ты, не задумываясь, лег под планетника. » Он прислушался к внутренним ощущениям — нет, ни капли раскаяния или сожаления! Тело тоже, вроде бы, в восторге и активно сигнализирует о том, что не против повторить. И опять не важно, в какой роли. Странно. Наверное, влияние морского воздуха, и перспектива месячного ничегонеделанья.
Джен проснулся, они вместе приняли душ и еще немного пошалили, поэтому завтракали поздно. Потом болтали, гуляли по одичавшему, заросшему парку, покоряли морские просторы... В обед позвонил Ценг, и Сефирот сообщил ему, что решил остаться на несколько дней, а остался на весь месяц.
Удивляться себе он уже перестал. Даже когда предложил Джену провести отпуск вместе. Не просто вместе, а перебраться к нему в бунгало. Это выглядело почти формальностью, они и так практически все время проводили вместе, но Джен почему-то засомневался, вдруг став очень серьезным, внимательно и оценивающе заглянул ему в лицо. Сефироту на мгновение показалось, что тот сейчас откажется, и он в буквальном смысле затаил дыхание. Джен согласился, и уже через пять минут они, весело переругиваясь, перетаскивали вещи. Андж ничего на это не сказал, только покосился на генерала недоверчиво, как будто сомневаясь в чем-то, но потом тяжело вздохнул и пошел помогать.
Через неделю Джену пришлось куда-то уехать на пару дней по своим делам, и к вечеру Сефирот понял, что отчаянно скучает. Он даже не пошел кататься на серфинге на следующий день, хотя волны были подходящие, да и друзья Джена, плавно и ненавязчиво ставшие и его друзьями, каждый по очереди, как сговорившись, постучали к нему в двери, зовя с собой. Он отговорился плохим самочувствием и, наконец, они отстали, но зато заявился старый пень Ходжесон. Еще один колоритный отдыхающий этой бухты, звавший себя не больше-не меньше, как профессором, был самоназначившимся врачом для местных обитателей. Собственно, никто против этого не возражал: хочешь быть врачом — нет проблем, все равно больных тут не водилось, а синяки и ссадины не в счет, они никого не волновали — поболит и перестанет! Ходжесона это очень расстраивало, но он не унывал. Сефирот никак не мог понять, что он тут делает. Рыбу ловит? Оказалось, не тут-то было! Большую часть времени вредный перец проводил на пляже в компании дам спортивного телосложения с очень выдающимися формами. Все они, как на подбор, были выше Ходжесона почти на голову, намного моложе и всегда очень симпатичные — вкус у «профессора» оказался что надо! А вот чем привлекал женский пол скрипучий и нудный пень в очках, можно только догадываться, но однажды Руд намекнул, что дело не в деньгах и многозначительно подмигнул. Выяснять подробности почему-то не хотелось, тем не менее, стало понятно, что этот персонаж тут тоже не скучает. И вот, теперь, Ходжесон носился вокруг его бунгало в одних трусах, тапках и медицинском халате, не застегнутом ни на одну пуговицу, стучал во все окна, дверь и орал: «Немедленно открой доктору, негодный мальчишка», грозил полным осмотром, размахивая зажатым в кулаке термометром и обещал, что только пощупает и измеряет давление. Судя по всему, этот чокобо уже пропустил в баре пару-тройку любимых коктейлей. Сефирот представил себе, что Ходжесон его ощупывает, и невольно содрогнулся. Старый идиот за стеной не унимался. Он, наконец, нашел себе настоящего пациента и отступать не собирался! Вскоре стало понятно, что, если так пойдет дальше, то поспать точно не получится. А сон — самое верное средство сократить ожидание, Сеф это знал прекрасно и поэтому разозлился так, что очень недипломатично и совсем не вежливо пообещал, что, если Ходжесон немедленно не уберется со всеми своими клизмами и примочками, то он засунет ему термометр в задницу и скинет в море с банорского утеса. Угроза подействовала, «профессор» ретировался, недовольно бурча, и генерал наконец обрел долгожданный покой. Он проспал до утра, а потом неожиданно вернулся Джен. Намного раньше, чем обещал. Сефирот ничего ему не стал рассказывать, просто тут же сгреб в охапку, потащил в постель и, компенсируя свои страдания, взял быстро, без прелюдий и почти грубо, так, как очень хотелось. Джен не возражал, казалось, что ему как раз это и надо — срочно и прямо сейчас. И все сразу стало хорошо, но тревожный звоночек прозвенел слишком громко, чтобы Сефирот его не услышал, не понял, что действительно болен. Болен этим планетником, как орбитальной лихорадкой, от которой бросает то в жар, то в холод, и совершенно плывут мозги. Ему срочно нужно лекарство. Нет, если бы лекарство было возможно, он бы не стал его пить. Он бы не стал...


А потом отпуск закончился, и они расстались, договорившись встретиться на следующий год. Сефирот вернулся к своим обязанностям, а Джен... Джен улетел неизвестно куда, наверное, к своим картинам. И тогда начался настоящий ад, ломка, которую он терпел почти три месяца, и которая сводила его с ума. Он страдал, он скучал и тосковал. Хуже того: он готов был растерзать каждого, кто мешал ему это делать. Однажды Ценг не выдержал и пообещал стукануть на него в медчасть, если Сефирот опять откажется с ним поговорить. Тогда он нехотя согласился, но, как ни странно, друг смог найти нужные слова. «Никто не умер, все живы, и скоро вы снова встретитесь,»- хоть и было похоже на слоган для психически неуравновешенных планетников, но подействовало намного лучше, чем: «Не сходи с ума, он тебе не пара». Потихоньку Сефирот стал приходить в себя и даже завел более-менее постоянного партнера. Молодой офицер Клауд Страйф был очень даже не плох: немногословен, ровен в отношениях, не навязчив, свеж и вполне в его вкусе. Каким этот вкус был полгода назад. С Клаудом все казалось легко и просто. Слишком просто, бахамут его раздери — он не был Дженом, и никаких перспектив, что сможет им стать! Это невероятно бесило, потому что звучало глупо, просто на редкость глупо, и потому что Сефирот прекрасно осознавал всю нелепость своих желаний. Только через полгода он смог спокойно слышать фразу: «Солджер и планетник — понятия несовместимые», не впадая в глухую ярость. Он честно пробовал бороться с собой, обещал, что не вернется в Банору, и катись все к бахамуту, но так и не смог убедить самого себя в собственной же искренности. Чем ближе к оговоренной дате, тем больше он понимал, что не справится с соблазном ощутить под собой жаркое, требовательное тело, услышать этот голос — чуть хриплые, чарующие обертоны — одновременно отказ и обещание. Он заводился от одной мысли о Джене, от звука его голоса у себя в голове, он отключал телефон и расстегивал ширинку, откидываясь в кресле — воспоминания вызывали переживания ярче и острее окружающей реальности.
И вот Мидгар — вертолет — морской прибой, полутемный бар на берегу:
— Привет, блондинка, угостить тебя коктейлем, или сразу покатаемся на катамаране? — день в день, минута в минуту, улыбается.
— Белый господин иметь катамаран? Я хотеть это видеть!
И снова безумный месяц, месяц — один день, одно мгновение.
Этим летом Сефирот узнал, что Джен пишет стихи. Такие же странные, непонятные, как и его картины, будоражащие, противоречивые коктейли чувств и ассоциаций. Он читал их всегда только один раз и, казалось, тут же забывал, чтобы создавать новые. Наверное, потому, что вместе, в одной голове, это ужиться не могло. Генерал как-то спросил, записывает их Джен или нет. Тот улыбнулся и кивнул: да, записывает, а Сефирот облегченно выдохнул. Он не хотел думать, что это не так, но в инфосети найти ничего не смог. Если художника Джена знала вся Гайя, о том, что он поэт, похоже, не знал никто. «Совсем немножко поэт» — смеялся Джен, показывая указательным и большим пальцем размер. «Планетники, что с них взять», — довольно бурчал Сефирот, нежно трогая, лаская эти пальцы губами.
И еще один год в разлуке. Сефирот уже перестал себе удивляться и, вернувшись, даже не сменил партнера. Какая разница, с кем, если нет того единственного, который действительно нужен? Все равно каждую ночь во сне он видел одно и то же: влажные от пота красные пряди, разметавшиеся по постели, лазурные широко распахнутые глаза, и почти реально ощущавшиеся на шее горячие, страстные губы. Он перестал включать свет, когда занимался сексом с Клаудом, и перестал этого стыдиться.
Вертолет — полутемный бар: «Привет, блондинка! Не хочешь осмотреть местную достопримечательность?» И снова ураган, тайфун, сметающий все на своем пути. Если в прошлом году он надеялся, что к концу отдыха это пройдет, ведь раньше его нервная система никогда не выдерживала кого-то рядом больше двух недель, то теперь он об этом даже не задумывался. В какой-то момент ему даже стало казаться, что стоит рассказать Джену о том, кто он. Джен бы понял, он был почти в этом уверен. Вовремя приехавший в гости Ценг поставил мозги на место грубо, но очень вовремя, не дав совершить роковую ошибку:
— Ты идиот, Сефирот, не вздумай! Чего ты хочешь этим добиться? Он же планетник, а планетники все немного завернутые на гуманизме и толерантности. Их так с детства воспитывают: розовые пони, вселенское добро, возлюби ближнего своего, а если тебе дали пинка под зад, подставь морду, — они сидели в баре у Сида, и Ценг был в дымину пьян. Таким его раньше Сефирот не видел никогда. — Мы для них агрессивные придурки, готовые убивать только за то, что убивают нас! Ах, какие же мы негодяи! — он громко и зло рассмеялся, потянувшись за сигаретой. — Молчи, Сеф. Молчи и будь счастлив, что у тебя есть это лето и твой художник... Или кто он там? Певец? Поверь, это очень много... Если в сравнении.
— Ты что? Ты...
— Попробовал, да. Плохой из меня советчик? Плохой — сам знаю. Тебя предостерегал, а сам... — он чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся. Сефирот понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее — вообще, Ценг не курил. — Сам не выдержал.
— И?
— И все. То есть, совсем все... Это бесперспективно. Она сказала: «Это бес-пер-спек-тив-но!»
— Попробуешь еще раз?
— Пробовал- «бес-пер-спек-тив-но». Так что, ты сисадмин, и точка! Не повторяй моих ошибок, ты же великий стратег, Сефирот.
— Заночуешь?
— Нет, мне надо возвращаться. Компания, наконец, услышала твои стоны. Мы получим два штурмовика. Два штурмовых крейсера с укомплектованными, сработавшимися командами. Командиры — Солджеры первого класса. Опыт боевых действий и все такое,- он покрутил сигаретой в воздухе. — Не думаю, что будет быстро, но Руфус дожмет папашу. Завтра совещание в Шин-ра-билдинг, надо быть.
— Не садись за штурвал.
— Не переживай, я в порядке...Буду... через пару часов...Не сяду, обещаю. Самоубийца из меня еще хуже, чем советчик. Отосплюсь в вертолете. А ты оставайся и будь счастлив. Будь счастлив и молчи.

Он молчал и был счастлив. А Джен? Ему иногда казалось, что тоже. Им было хорошо вместе. Хорошо болтать, есть, заниматься сексом, спать или просто молчать.
Джен, наверное, единственный, с кем он мог находиться в одном помещении, когда занимался делами. Некоторые рабочие вопросы ему все равно приходилось решать, но и у Джена всегда находилось тысяча дел, которые ждали его внимания — друзья, рисунки, бесконечные разговоры по телефону и в сети, их он предпочитал вести без свидетелей: «Извини, бизнес любит конфиденциальность». Сефирот не обижался, он ведь, по сути, делал то же самое. Они никогда не пытались подглядывать друг за другом — личное пространство, свобода и независимость.
Джен часто делал эскизы. Обычно он показывал свои работы только в конце, когда ему надоедало возиться с изображением. Сеф посмеивался про себя: «Не показывай дураку недоделанную работу»? В целом, он такой подход одобрял. Особенно, когда Джен рисовал его: Сефирот спит, пьет кофе, валяется на кровати, корчит рожи, Сефирот в шортах с орхидеями и совсем без шорт — целая стопка разных Сефиротов. «Не надоело?» — иногда спрашивал он. Джен улыбался, просто качал головой: «Не надоело».
И опять одинокий год. Сефирот уже все про себя понял, и со всем смирился — он не хотел выздоравливать, просто, отключив функцию «душа», ждал отпуска. Неожиданно Клауд Страйф, воодушевленный тем, что так надолго задержался в генеральской постели, предъявил на него права. Сефирот вначале даже не понял, чего тот от него хочет, а когда сообразил, то так охренел, что даже не разозлился. Он честно попытался послушать, что тот ему говорил, но все никак не мог врубиться, на кой им еще и жить вместе, если и так иногда от тоски хочется повеситься. Но как объяснить это Клауду, он не представлял. Парня было по-настоящему жаль — он по-прежнему оставался хорошим: покладистым, послушным, необидчивым, сговорчивым ... и как же все это раздражало! Просто бесило!
Сефирот тогда коротко рыкнул: «Нет!» Резко развернулся хлопнул дверью и ушел к Ценгу. Они всю ночь пили и спорили. Ценг объяснял, что один месяц из двенадцати — это почти десять процентов. А десять процентов счастья — это не просто много, это просто дофигища, если, конечно, в сравнении. Если вычесть время, которое они тратят на работу и всякую бытовую хрень типа жратвы, то Сефирот просто охренительно счастлив и зря жалуется. Генерал с ним никак не хотел соглашаться, наверное, потому, что вот как раз сейчас счастливым себя ну совсем не ощущал.
«Только не придумывай себе ничего лишнего, Сефирот. Все равно ничего не получится. Что ты будешь делать там, внизу, среди планетников? Ты выйдешь в отставку и станешь писать военные мемуары, а он рисовать свои картины? Заведете собаку и будете ее вместе выгуливать?
Не срастется, не привыкнешь! И даже не потому, что четвероногий друг для твоего планетника — это болонка в папильотках. Ну ладно, — поправился он, увидев, что Сефирот сейчас возмутится, — пусть, слюнявый лабрадор, непонимающий, как в этом мире можно кого-то за что-то укусить, а твой гипотетический четвероногий друг — это какая-нибудь кусачая тварь типа Дарк Нейшн «стальной милашки» Руфуса. Ты сбежишь или пустишь себе пулю в голову. А есть те, кому этого очень бы не хотелось, и я в их числе. А планетник среди нас... — Ценг досадливо покачал головой. — Это нереально! Он не сможет жить на базе среди солджеров. Это для нас орбитальные комплексы — родной дом, а им надо по земле ходить. У них мозги плывут, если долго в космосе.
Собственно, Сефирот и сам понимал его правоту, но так хотелось верить, что можно что-то придумать.
Под утро Ценг вдруг решил заварить чай и ушел всполоснуть чашки, а Сефирот сидел и думал, что, наверное, друг все-таки прав, но с Клаудом все равно пора прощаться. И даже отговорку придумал хорошую — парень достоин лучшего, чем свихнувшийся от тоски боевой офицер, пытающийся поймать призрак счастья. Нехорошо использовать людей, вот он больше и не будет. Он же не знал, что у Страйфа все так серьезно!
Вертолет — Банора — все та же облупившаяся барная стойка:
— Привет, блондинка! Хочешь, нарисую твой портрет? Я великий художник, спроси здесь любого!
Поцелуй, радостный смех — здесь все свои и все ему рады, а он рад им.
«Привет, Сеф! У меня новая доска! Завтра попробуешь — классная вещь!»
«А у Руда надувняшка восемнадцать квадратов. Не парафойл- зверь! Покатаемся!?»
«Не великоват? Завтра опробуем!»- он с удовольствием жмет протянутые руки, улыбается, хлопает кого-то по плечу. В какой момент он понял, что стал среди них своим, и что это ему нравится? Разве так важно?
Смуглая мускулистая лапа властно обвивает талию: «Привет, красавчик!» — Руд. В полумраке бара и в темных очках — как он только что-то видит? «Но-но, руки береги, дылда! Парень любит виски и серфингистов, а ты для него шоколадка слишком сладкая!» — шутливо отталкивает от него здоровенного бухгалтера Джен. Счастлив? Может быть. Улыбается, смеется искренне и так открыто. Эх, Джен, кому ты улыбался одиннадцать месяцев? С кем болтал? Кого целовали твои губы. Нет, Сефирот, нет! Это не твое дело! Есть здесь и сейчас! То, что было — уже закончилось, а то, что будет — не предопределено.
Вечер, прибой, теплые губы на затылке... Джен одного с ним роста и старше на год. Когда-то Сефироту это казалось странным. Самый молодой генерал армии Шин-ра просто не мог быть младше своего любовника. По крайней мере, ему так казалось когда-то очень давно. Когда-то давно он и слова «любовник» не произносил. Теперь это забавляло. В какой момент это перестало быть просто хорошим сексом? Теперь ему казалось — с самого начала, с самой первой встречи.