Извините, я не мог не

[babay44]

Название: Несостыковочки
Автор: я
Бета: нетути
Фандом: Майор Гром: Чумной Доктор
Размер: драббл
Жанр: зарисовка
Рейтинг: детский
Примечания: Меня очень занимает вопрос, как маленький Серёжа сжёг трёх мальчиков. Несколько раз пересмотрел сцену и так и не понял, как и чем. Это сделать довольно сложно, а если заранее не готовиться, тем более. В кадре мелькнула зажигалка, но она была в руке одного из погибших. Он ей пытался поджечь палку ( или это был факел?) Возможно, я ошибаюсь, но вот моя версия. И, да, с комиксами я знаком.

— Хочу сделать репортаж о детстве Разумовского.
Юля видела, что Игорь из-под прикрытых век наблюдает, как она украдкой кладёт остатки недоеденной шаурмы на тарелку. Серединка закончилось, а пустое тесто есть было невкусно. — Думаю, моим подписчикам будет интересно, — продолжила она, тщательно вытирая ухоженные пальцы влажной салфеткой.

— Твоим подписчикам будет. — Игорь скептически покивал головой и, закинув руки за голову, болезненно потянулся, закрыл глаза и оперся спиной о стену.

«Поясница так и не проходит, — сообразила Юля, заметив, как осторожно он устраивается возле стены и как ровно старается держать спину, — но если спрошу — ни за что не признается».

— Делай репортаж, — с деланным энтузиазмом посоветовал Гром. — Светлое и несчастное детство злодея в детдоме: деревянные игрушки, одежда секонд хенд. Разумовскому многие сочувствуют. Им понравится.

Юля приподняла бровь — шутка про детство в интернате не весёлая и совсем не в духе Грома. Видно крепко сегодня достали. И на службе, и поясница.

— Или наоборот, — когда у Игоря такое настроение, удочки стоит закидывать осторожно. — Если окажется, что в этом светлом детстве есть нечто настолько тёмное, что сразу изменит отношение сочувствующих.

Гром прогнозируемо заинтересовался — открыл один глаз:
— А оно есть? Тёмное прошлое. В смысле, тёмное в прошлом. Поэтому ты приехала?
— Поэтому, — кивнула Юля. — Слушай, я знаю, что ты собирался лечь спать, но я не могу, понимаешь?

— Подгорает рассказать? — кривая усмешка, глаз снова закрылся . — Понима-аю.

— Подгорает узнать, не сможешь ли ты помочь мне и пролить свет на очень странные обстоятельства одного старого дела, которое вёл твой отец.

Юля знала, что произведёт впечатление, но чтобы так! Гром, забыв о пояснице, вскочил, как будто его подбросила вверх невидимая пружина, и тут же охнул.

— Не проходит? К врачу ходил? — Гром сочувствия не терпел, поэтому она постаралась, чтобы вопрос прозвучал максимально нейтрально.

— У меня там самый обыкновенный синяк. Просто он огр-ромный. Разумовский о косяк приложил. Ерунда, переживу, — прогнозируемо отмахнулся Гром. — Давай про отца.

— Ну... — Юля, чтобы собраться с мыслями, отпила из чашки. Как ни странно, заварка у Грома сегодня обнаружилась и даже кофе, правда растворимый — не иначе как для гостей купил. Или, что более вероятно, Дима притащил. Проверить догадку про чай с кофе было интересно, но спрашивать она не стала. Потом.

— Ты знаешь, что у меня есть определенные информационные каналы в вашем ведомстве, которые... — она неопределенно помахала рукой в воздухе, позволяя Грому самому закончить мысль.

— Что кто-то из управы льет тебе информацию за деньги? Знаю, конечно.
— И из архива.
Игорь пожал плечами.

— Фамилию я тебе не назову, но работать с документами этот человек умеет и аналитик он от бога. Вот и нарыл. Одно очень старое раскрытое дело, которое вёл твой отец. Касающееся детдома «Радуга», в котором…

— В котором вырос Разумовский, — нетерпеливо перебил Игорь. — Не тяни, я не твой подписчик, которому надо все разжёвывать, иначе не дойдёт.

Юля поджала губы — было немножко обидно, что Гром считал её подписчиков дебилами, но мысль, что доля правды в его словах присутствует желание спорить остудила.

— Ранняя весна и три обгоревших трупа на берегу залива на пляже школы-интерната «Радуга». Все мальчики — воспитанники этого самого интерната. Одиннадцать, десять и восемь лет.

— Ого! — восхитился Гром.

— Сгорели заживо по непонятным причинам. На месте гибели найдена покорежённая огнём зажигалка. Её сразу посчитали виновницей трагедии, но чтобы сжечь трёх человек одной зажигалки мало. Скорее всего, ей что-то подожгли, а что — непонятно.

— Или не ей, — буркнул Гром.

— Или не ей, — легко согласилась Юля. — Материалы экспертиз из дела пропали, а информации об их официальном изъятии нету. Да вообще материалы расследования явно кем-то переполовинены. Но кое-что сохранилось. В том числе допрос одного подозреваемого. Точнее, предполагаемого свидетеля.

— Только не говори что это был... — недоверчиво скривился Гром.

— Сергей Разумовский, — победно кивнула Юля. — Воспитанник интерната, возраст восемь лет. Часто проводил свободное время на берегу в одиночестве. Как раз там, где произошла трагедия. Предположительно, страдает лёгкой формой аутизма. Говорит, что ничего не слышал и не видел. На лице ссадина, это отмечено в протоколе.

— Ссадина на лице мальчишки — какая редкость! — съехидничал Гром.

Юля предпочла пропустить реплику мимо ушей:
— Вывод следствия: несчастный случай по вине пострадавших. Ну как тебе?
Она вопросительно уставилась на Игоря.
— Как мне? — хмыкнул тот. — Занимательно! То есть, ты считаешь, что батя ошибся и эти трое — первые жертвы Разумовского?

— А что? Вполне возможно.

— Что возможно? — Игорь , как всегда, когда нервничал или злился, чуть сутулясь и уткнув руки в бока, заходил по комнате. — Что восьмилетний пацан сжёг троих однокашников?
Я не буду спрашивать тебя зачем — причину придумать можно. Детские обиды, издевательства, но как? Как он это сделал? Полил бензином? Сжёг напалмом? Связал и кинул в костёр? Не забывай, рядом вода. Если даже взорвалась зажигалка — одежда на ком-то загорелась, просто прыгнул бы в воду или друзья бы его потушили. Чтобы сжечь троих, их надо, как минимум, вырубить, чтобы не разбежались. Потом качественно полить чем-то горючим и только тогда…

— Пожалуйста, не продолжай!

Как? Она и сама думала над этим весь день, чуть мозги не сломала.
Даже если причина в зажигалке. Ну сколько там бензина? На троих точно не хватит.
Тут немецкий огнемёт времён второй мировой нужен. Бред какой то!

— Я побеседовала с Марьей Ивановной.

— Бывшей классной руководительницей Разумовского? — брови Игоря поползли вверх. — Удивительно, что она стала с тобой разговаривать. Меня послала. Очень вежливо, но очень далеко. Я для неё теперь зло во плоти и без права на помилование — воспользовался её доверием, арестовал замечательного человека. Спасибо, хоть не сказала «невиновного». Но во взгляде читалось.

— Ну да, ну да, — сдерживать природную зловредность у Юли не всегда получалось. — А применить твои методы убеждения к пожилой даме как-то... Ладно, это была шутка, — оборвала она себя, поймав обиженный взгляд Грома. — Марья Ивановна рассказала много интересного. Что после этого случая Сергей очень замкнулся в себе, и она думает, он видел, как погибли мальчики. Кстати, странных птиц в тетрадях он начал рисовать после происшествия. А теперь скажи. Ты не припомнишь, не слышал в детстве разговоров на эту тему? Ну... Может, твой батя на кухне маме что-то рассказывал?

— Нет, — Игорь задумчиво покачал головой. — У мамы было больное сердце. Папа старался её щадить, не приносил с работы домой. В смысле, не рассказывал никаких жутких историй. Так, на начальство пожаловаться, смешное-что нибудь. Про сгоревших детей точно бы не стал.

Он недолго помолчал и продолжил:
— Если решишь делать репортаж, учти одну вещь, — Гром поднял вверх руку с оттопыренным указательным пальцем. — Батя был настоящим сыщиком. Не то, что я: в морду кому дать, догнать, пулю в задницу всадить. Он был профи! Пусть материалы экспертизы из дела изъяты, но заключение следствия осталось. И это заключение — несчастный случай. Батя не мог, понимаешь, не мог провтыкать. Он никогда и никому не верил на слово. Это профессиональное. И не важно, что Разумовский сказал. Батя обязательно бы проверил. И выяснил, как всё произошло в действительности. До мельчайших подробностей. И если бы заподозрил убийство, он никогда бы не написал в заключении «несчастный случай» просто для того, чтобы закрыть дело.

— Уверен?

— Однозначно, — Игорь снова заходил по комнате.

Юля довольно кивнула.
— А ты прав, не поверил твой батя. Это мне тоже Марья Ивановна рассказала. Она обратила внимание на странное состояние и поведение маленького Серёжи после происшествия. Вызвала детского психиатра, курировавшего «Радугу», чтобы он присутствовал при допросе и не дал злым дядям обидеть ребёнка.
Так вот. Этот психиатр — Вениамин Рубинштейн, считает, что мальчик не соврал, но и правды не сказал. Он действительно стал свидетелем трагических событий, просто не помнит ни что произошло, ни того, что он присутствовал при этом. Тяжёлая психологическая травма. Сознание ребёнка таким образом защищается — прячет травмирующие воспоминания в бессознательной сфере. Достать их оттуда в сферу сознания — задача непростая даже для очень хорошего специалиста. Займёт месяцы или даже годы.
Это сказал Рубинштейн в беседе с твоим батей: милиции придется обойтись без показаний Серёжи Разумовского. Если на мальчика нажать, его травмированная психика, защищаясь, смоделирует, то есть придумает, любую самую невероятную историю и, что самое неприятное, парень будет полностью уверен в том, что всё так и было. Вряд ли это поможет следствию и уж наверняка навредит ребёнку.

— То есть, маленький Серёжа Разумовский не убийца. Он стал свидетелем несчастного случая. Страшных событий, которые травмировали его психику и повлияли на то, что в зрелом возрасте он таки стал серийным убийцей? — уточнил Игорь, — Звучит достаточно правдоподобно. Об этом ты хочешь поведать миру?

— Да, — коротко подтвердила Юля. — На сколько я поняла, Рубинштейн работал с Серёжей долго и терпеливо, но особых результатов не добился. Тот замыкался в себе всё сильней. А потом в «Радугу» перевели из детдома нового мальчика — Олега Волкова. Между нелюдимым Серёжей и спокойным, даже угрюмым, но очень опасным, если его задеть, Волковым вспыхнула дружба. Ситуация стала быстро меняться.

Разумовский, которому до этого ставили диагноз аутизм, как будто распахнул до этого закрытые глаза и увидел мир вокруг себя, оказавшись вполне способным к коммуникациям ребёнком, пусть и с некоторыми «но», а агрессия Олега сублимировалась в заботу и крепкую привязанность к своему странному другу.

Рубинштейн вынужден был признать, что с первоначальным диагнозом ошибся, но всё равно был уверен в правильности своих выводов: психика Разумовского — шкатулка пандоры. Вот, как-то так, — закончила Юля. — Но не думай, это не я такая умная, это рассказала Марья Ивановна, а я записала на диктофон и прослушала раз пять, чтобы правильно запомнить.

— Поня-атно, — задумчиво протянул Игорь.

— А твой батя мог ошибиться? Насчет несчастного случая? Как думаешь? Каждый человек имеет право на ошибку.

— Исключено, — отрезал Гром. — Говорю же, если был бы не уверен, дело бы не закрыл, — он вдруг резко остановился и повернулся к Юле. — Как ты говоришь фамилия детского психиатра?

— Рубинштейн. Вениамин, отчества не помню. Точнее, Марья Ивановна не называла, а я так обрадовалась, когда она заговорила, что боялась спугнуть и не переспрашивала.

— Самуилович, — просветил Гром, и в его глазах заплясали весёлые черти. Как всегда, когда он нащупывал ниточку в расследовании.

— Его зовут Вениамин Самуилович Рубинштейн, и на сегодняшний день именно он — лечащий врач Разумовского. Сечёшь? Известный специалист и очень состоятельный человек. Слишком состоятельный для того, кто зарабатывает на жизнь профессией врача.

— Думаешь, Разумовский платит ему за молчание ещё с тех времён?

— Вряд ли, — Гром задумчиво почесал щёку, заросшую короткой щетиной. — Это нерентабельно и опасно. Если бы Рубинштейн грубо шантажировал Разумовского, давно бы отправился на тот свет тем или иным образом. Но в подобные совпадения я не верю.

— Возможно, Рубинштейн вёл его как пациента и после интерната.

— Возможно, — задумчиво согласился Гром. — Но есть у меня ощущение, что мы чего-то не учли. Говорил я Прокопенко, рано дело закрывать!

— Почему?

— Потому, — Гром снова поднял вверх указательный палец, посмотрел на него укоризненно и тут же опустил руку, и засунул её в карман штанов. — Мне с самого начала в этой истории что-то настораживало. И Разумовский — он же, действительно, странно себя вел. Как будто в злодея киношного играл.

— Он во всём признался, — Юля никак не могла уловить, куда клонит Гром. — Я же его речь записала. И потом тоже не отрицал…

— Признался, — согласился Гром. — Я, говорит, Чумной Доктор, о-ло-ло! Я очищу этот город от болезни, му-ха-ха! А спрашивать стали, как Гречку убивал в подробностях, и про остальные эпизоды — ничего не помнит. Говорит то, что по телевизору показывали, что мог видеть и знать каждый в городе. Как с нами воевал — помнит, а остальное — ноль!

— Ну... Он и правда далеко не в норме, — уточнила Юля. — С самого детства. Но почему дело не надо закрывать? Из-за того, что ты узнал про его детские проблемы и Рубинштейна? — странная реакция Игоря на её рассказ вызывала недоумение.

— Это последняя капля, — пояснил Гром. — Несостыковочки, Юля. Слишком много маленьких и больших несостыковочек.

Разумовский, когда меня бутылкой ударил, как потом в казино притащил? Допустим, в жопу пьяным он притворялся. Хотя... — Гром с сомнением покачал головой, — навряд ли, он в тот вечер никого не ждал. Еле на ногах держался. В таком состоянии он не только меня, себя не поднял бы. Но, допустим, прикидывался. Дальше: парень он не слабый, но снести вниз меня, костюм Чумного Доктора с огнемётами... Он же тяжеленный и неудобный! По несколько раз бегал? И никто ничего не видел?

Юля отвечать не стала. Гром, как часто бывало, задавал вопросы самому себе и мешать ему не стоило.

— Попробуй затащи на крышу казино тело и костюм с огнеметами! Или он меня сразу в него одел? Допустим. В лифт нельзя — он в фойе, там посетители, охрана... По лестнице на хрен знает какой этаж? Нереально. И никто его не видел, никто не остановил, никто не спросил, зачем и куда господин Разумовский тащит чьё-то тело или кого-то в костюме Чумного Доктора?
Потом нашёл и убил хозяина казино. Как? Вызвал поговорить? В пижаме и халате? Значит, переоделся. Тогда почему Разумовского в казино никто не видел?У него что? Шапка невидимка? А если бы я очнулся раньше? Ну, допустим... Нет! Слишком много «допустим».

— Он был не один! — выпалила Юля догадку, к которой так виртуозно подвёл Гром.

— Возможно, что не один, — медленно кивнул Гром. — Или его там вообще не было — хозяина казино вызвал на поговорить кто-то другой. Он его и грохнул. Ещё и Рубинштейн этот нарисовался... Подозрительно.
А что Разумовский признался — так я однажды видел психа, который был уверен, что он собака. На четвереньках ходил, ел только из миски на полу, даже углы метил. А этот Доктора Зло косплеит. Как думаешь, возможно такое?

— Что? — не поняла Юля.

— Что Разумовским кто-то манипулировал.

— Ну... Если с головой беда, то возможно. Но мне кажется, ты перегибаешь палку. Разумовский за нами с огнемётом бегал. Чуть не сжёг.

— Но не сжёг же. Такой сильный, ловкий, камень тогда поймал... Хотел бы…

— Думаешь, пугал? Подкинули психу идею, дали огнемёт — он и давай палить? Типа, обезьяна с гранатой?

— Я не знаю, — покачал головой Игорь. — Может быть так, а может быть всё намного проще. Или сложнее. Ты это... — попросил вдруг. — С репортажем пока повремени. Чтобы не спугнуть.

— Кого не спугнуть? — подняла бровь Юля.

— Никого, — огрызнулся Гром.

— Замётано. Только расследование будем вести вместе. И синяк мне на пояснице покажешь.
— Не покажу, — Игорь неожиданно смутился и покраснел. Вот же...
— Значит, насчет расследования мы договорились?

— Ладно, — нехотя согласился Гром, довольный, что с синяком от него отстали. — Под моим чутким руководством и ни шагу в сторону.

— Можешь не волноваться!

— Что-то ты слишком быстро согласилась, — подозрительно буркнул Игорь.

— Завтра к травматологу тебя поведу, — мстительно сообщила Юля.

— А что? Отличная идея! — неожиданно расцвёл Гром. — Пойдём прямо с утра. Только не к травматологу, а к психиатру. Мы с тобой пойдём к Вениамину Самуиловичу Рубинштейну.