Кладбище иллюзий. ФБ-17

[babay44]

Ну вот, тащу это сюда. Текст неожиданно получился очень длинным.
Я его, наконец, закончил и выкладываю целиком. Третья часть была написана к концу битвы, ее пришлось логично завершить, изменив первоначальный вариант, чтобы сюжет не выглядел уж слишком резко оборванным. Но, думаю, все равно было заметно, что это еще не конец. Тут - без изменений, но они минимальны, вряд ли кто-то заметит.
Большое спасибо анонимному доброжелателю, который мне очень помог. Добра тебе и много сладких конфет.

Название: Кладбище иллюзий
Автор: я
Размер: макси
Бета: Eanatum, Собака серая, неизвестный доброжелатель.
Категория: слэш
Жанр: ангст
Краткое содержание: твоё прошлое всё равно остаётся с тобой.
Продолжение в комментариях.
Ссылка на гоглдиск, кому так удобнее
docs.google.com/document/d/1YC-RvcEq7qnp2WPaSs2...

Неизвестная переменная

— Давай, красавчик, становись на четвереньки, — Эван больно хлопает пятернёй по его голой заднице и довольно ухмыляется. — Давай-давай, чтобы мне не пришлось делать это силой.
Катце опускается на колени и рвано выдыхает.
— Вот и умница. Но ты не очень-то спешил, поэтому… — крепкая ладонь довольно ощутимо отвешивает ещё один шлепок по бесстыдно отставленному заду. Чёлка падает вперёд, закрывая лицо.
— Ах!
И тут же второй шлепок — с другой стороны. Катце сжимает зубы, чтобы стон получился не таким громким.
— Молодец, послушный. Не хочешь, чтобы тебя наказали, парень? Нет? Пра-авильно. Лучше меня не злить.
Скользкие пальцы гладят промежность, играют чуть поджавшимися яичками. Второй рукой Эван крепко фиксирует запястья Катце и прижимает к кровати.
— Смотри, какая неожиданность. А ты, оказывается, совсем не против! Совсем даже не против, как я погляжу, — он довольно смеётся и обхватывает ладонью эрегированный член. — Любишь, когда тебя берут силой? Любишь, вижу. Какой ты, оказывается, плохой, какой распущенный и испорченный, Катце. Любишь, когда тебя трахают в задницу? Когда с тобой делают вот так?
Катце дёргается, непроизвольно пытается вывернуться, но смазка скользкая, и член входит в него сразу на всю длину.
— Оа-х…
Тело выгибает острый спазм удовольствия.
— Давай, не сдерживайся, постони для меня. Не заставляй вырывать из тебя звуки силой.
Устройство связи на запястье звякает в самый неподходящий момент. Рагон, как же не вовремя! Сквозь сладкую пелену подступающего оргазма приходит понимание, что случилось что-то серьёзное. Иначе его бы не стали беспокоить по экстренной линии, а остальные средства связи он предусмотрительно отключил. Катце подавляет секундную слабость и всё-таки не нажимает отбой. И даже не срывается на Дэрила, не говорит, что он не так часто запрещает себя беспокоить.
Катце уверенно высвобождает руки из захвата, опирается на локти и нажимает «принять».
Эван перехватывает за бёдра, отпускать добычу он не намерен, а Катце пока не решил, останавливать его, или всё ещё может закончиться хорошо.
— Что случилось, Дэрил? Не тяни. Коротко и внятно.
— Сегодня второй космофлот Империи нарушил воздушную границу Амои. Планета практически не оказала сопротивления. Они высадили десант, и… Катце, это полномасштабное вторжение, это война.
— Понятно. Что Союз Федераций?
— Они озабочены случившимся и выражают надежду на мирное урегулирование.
— Этого следовало ожидать. Значит, вмешиваться никто не станет, — конечно, в открытую связываться с имперцами идиотов нет. — Подожди, Дэрил, — Катце чуть разворачивается через плечо. — Иди к себе, Эван, всё отменяется. Потом продолжим.
— Но, Катце, я тебе не шлюха, я…
— Пожалуйста, Эван, иди к себе, — он даже не пытается скрыть раздражение. — Ты же видишь, я занят.
Тот замолкает, быстро одевается и выскальзывает за дверь. Катце неожиданно испытывает чувство вины. Рагон… Надо будет извиниться и сделать подарок. Не надо дорогой, деньгами Эвана не удивишь, нужен такой, чтобы почувствовал внимание. Он заслужил. Хотя бы тем, что не стал доставать дальше и не устроил сцену, а испарился почти по первому требованию.
— Дэрил, я улетел с этой грёбаной планеты три года назад и больше не хочу знать о ней ничего.
***
«Повернись спиной, Катце, приспусти штаны и обопрись о стену».
«Нет. Пожалуйста, господин Ам. Не делайте этого».
Но пальцы уже сами расстегнули кнопку на брюках.
«Нет? Не надо? Почему, Катце? Разве ты не сам открыл мне дверь? Разве ты не знал, зачем я пришёл?
«Нет. Да. Я не знаю», — он послушно повернулся к стене, оперся на неё руками и наклонился.
«Если ты скажешь "нет", я уйду», — холодные пальцы погладили обнажённую спину — пиджак валялся на полу, белая рубашка задралась до самых плеч.
«Пожалуйста, господин Ам, пожалуйста…»
«Что "пожалуйста", Катце?» — к его бесстыдно оттопыренной заднице прижались горячие голые бёдра, твёрдый член блонди удобно лёг прямо в ложбинку между ягодицами... разделся? Рауль разделся? Он боялся повернуться, боялся увидеть.
«Так что будет дальше, Катце? Сделай наконец выбор. Мне уйти или остаться?»
«Останься…»
«Ах!» — это твоя награда за проигрыш и за добровольную сдачу. Ты же за этим притащился сюда? Хотел просто увидеть? Увидел… Стоило два года ломать комедию перед самим собой и делать вид, что всё забыл, чтобы вот так сразу. Как будто бы случайная встреча на перекрёстке двух миров, и финал, который совсем не стал для тебя неожиданностью.
«Господин Катце, это наш гость с далёкой Амои». И тихий стук в дверь ночью, после приёма. Когда он шёл открывать, то уже знал, кто там.
И ещё один год в бессильных, бесполезных попытках забыть.
Катце, не будь таким наивным. Он взял тебя, чтобы унизить. Чтобы ты помнил: каких бы высот ты ни достиг, каких денег бы ни заработал, ты всё равно останешься их вещью, их мебелью, верным псом Танагуры, которого просто пока никто не позвал. Про которого забыли, и он тихо тоскливо воет на кладбище своих иллюзий.
***
— Дэрил, мне всё равно. Я не хочу помнить.

Тогда почему ты не свёл шрам, Катце? Член вернул, а шрам оставил. Почему? Почему-почему…

Дэрил молчит, но связь не прерывает. Катце тоже не может заставить себя нажать отбой и медленно закипает.
— Они хорошо подготовились, Катце, — Дэрил знает его слишком давно. — Сначала нанесли удар изнутри. На приёме в Парфии, в особняке Гидеона Лагата. Всё вышло не так стройно, как задумывалось, и некоторым блонди удалось скрыться…
— Он жив? — рагон, почему он не бросает трубку?
— Думаю, да. Хотя они расстреляли его прямо в банкетном зале, почти в упор, но это же блонди, ты знаешь. По крайней мере, официально о смерти Ясона Минка никто не заявлял.
Ясон? При чём тут Ясон? Нет, хорошо, наверное, это хорошо…
— Я спросил, жив ли господин Ам, — надо успокоиться. Он себя почти выдал. Почти.
— Я не знаю. Официальной информации нет, сообщают только о гибели Гидеона Лагата, но в числе тех, кому удалось бежать…

«Мне было хорошо с тобой, Катце».
Катце стонет громко и болезненно. Оргазм накрывает ударной волной. Капельки спермы — улики преступления — падают на пол.
Ты предал сам себя, Катце. Предатель.
Тёплые губы неожиданно прижимаются к шее. Что это? Поцелуй? Поцелуй… Рауль…
— Дэрил, готовь «Деметру» и верни ребят из увольнения. К завтрашнему дню у меня должны быть железные, абсолютно официальные документы. Что-то типа «наблюдатель» не подойдёт. Лучше «советник». Мне нужны полномочия и свобода действий. Мы возвращаемся домой, Дэрил. Мы возвращаемся домой.


Галатея

Совсем дети… Совсем дети… Пэты...
Кровь стучит в висках, и он с трудом сдерживает готовые вырваться проклятия. Особняк Гидеона. То, где всё началось, где прозвучали первые выстрелы. Кажется, это было так давно. До Амои он добирался почти две недели. Почти две недели не находил себе места, ел только то, что совал в руки заботливый Дэрил, и не вылезал из сети сутками, просеивая информацию.
— Сколько? — Катце не хочется смотреть на светлое пушистое покрывало, разостланное в большом зале, на то, что лежит на нём, но он всё равно заставляет себя подойти.
— Шестнадцать. Восемь мальчиков и столько же… Мы пришли, когда уже всё случилось, господин Катце. Ничего нельзя было сделать, — блондин с нашивками лейтенанта имперской армии. Кажется, зрелище проняло даже его.
— Где их фурнитуры?
— Кто?
— Фурнитуры. Те, кто ухаживал за ними: следил, кормил, одевал, развлекал, спать укладывал — где они?
— Воспитатели? Не знаю. Многие разбежались. Давно, когда началось. Когда стали стрелять. А потом про них как-то забыли...
— Кто? Какая сволочь это сделала? — кажется, опять Курт. Ещё один «освободитель». Притащился сюда по линии Красного Креста и всё никак не может понять, во что ввязался. Справедливая война за идеи гуманизма, вернуть свободу угнетённым братьям — какая прелесть. Если бы это не касалось Амои, Катце, наверное, посмеялся бы от души. Бедный доверчивый Курт. Сколько тебя ещё ждёт сюрпризов! Катце молча рассматривает неподвижные лица пэтов. Как будто спят...
— Я спрашиваю, какая сволочь это сделала-а! — рагон, хорошо бы ему заткнуться.
— Никто, господин, это они сами. Сами!
Гез, жива! Слава Юпитеру! Теперь не надо всматриваться в застывшие лица, не надо напрягать память и пытаться сообразить, как могут изменить девушку три года и смерть. Гез — спецзаказ, ставший твоей единственной слабостью и тайной, Гидеон.
Рыжие, почти такого же оттенка, как у Катце, волосы и смешные веснушки на белой коже. Теперь Пигмалион мёртв, а Галатея… Галатею надо увезти с Амои во что бы то ни стало. Потому что хорошее надо помнить, за него не жаль и двойной цены. А ещё потому, что Гез не остановится, будет мстить, с её способностями это — как запустить кота в клетку с крысами. Только крыс слишком много…
Моника, соглядатай, от которого так и не удалось отвязаться, приобнимает рыдающую пэт за плечи и неуклюже тычет ей в руку носовой платок:
— Возьми! Возьми! Не плачь. Всё закончилось. Теперь всё будет хорошо.
— Господин Катце, это вы? Господин Катце, они…
— Успокойся, теперь всё будет так, как сказала эта женщина.
— Да-да-да. Я поняла, всё будет хорошо, — девушка злобно зыркает на воркующую Монику, но тут же приходит в себя, вновь становится несчастным и испуганным пэтом. Хорошо, что это Гез, хорошо, что достаточно намёка.
— Милая, ты знаешь, что здесь произошло? Кто их? — опять Курт. Да что же ты такой тупой. Сами, они сделали это. Сами. Не хочешь поверить? Это правда , Курт. Правда бывает и вот такой.
— Они сами, господин, — Гез криво и очень нехорошо улыбается одними губами. — Попросили фурнитура. Не хотели, чтобы с ними, как с пэтами господина Айши.
— А что с пэтами господина Айши?
Блондинистый лейтенант с невыразительными рыбьими глазами досадливо сплёвывает на пол:
— Ну, бывает. Случайно вышло. Старшим офицером в девятой штурмовой Крыса Тодд, ну и пока вмешались…
— Как же так? Как же так? — Моника противно чмокает накрашенными морковной помадой губами.
— Они попросили Олли, и он дал им таблетки. Они проглотили и легли. Вот… Вот так и лежат.
— Я убью! Я убью этого Олли! Он будет умирать долго и мучительно!
— Нет, господин. Второй раз убить нельзя никого, — Гез берет Курта за руку, ведёт в угол зала, к накрытому одеялом трупу, и бережно поднимает пропитавшуюся кровью ворсистую ткань. — Это Олли. Он подождал, пока все заснут, а потом перерезал себе горло. Он очень мучился, вы бы остались довольны, господин.
Катце смотрит в искажённое предсмертной мукой лицо. Голова запрокинута. Стеклянные, широко распахнутые мёртвые глаза, оскаленный рот. Кровь уже не течёт, и из страшной раны под кадыком торчит какая-то толстая трубка. Катце не сразу понимает, что это перерезанная трахея. Рубашка фурнитура тоже пропиталась кровью — так, что невозможно понять, какого она цвета. Тонкие пальцы сведены предсмертной судорогой. В районе правого подреберья торчит рукоятка ножа.
— О, мой бог!.. Но… его кто-то добил?
Гез, Гез, что же ты делаешь? Ты же профессионал.
— Не знаю, не знаю, господин. Я не видела! — разрыдаться ей не сложно. Слёзы давно искали выход. Пэт опустилась на пол и закрыла лицо руками.
Вот и хорошо.
— А ты? Девочка, как ты спаслась? — идиотка Моника подскочила, трясёт за плечо. Да что тебе ещё непонятно?
— Никак. Никак я не спаслась. Я сказала Олли, что не хочу умирать. Что у меня скоро будет ребёнок.
Вот же… Катце не верил своим ушам. Не может быть. Или может?
— Я не взяла таблетку, и Олли сказал «иди». И ещё сказал: «Пусть тебя хранит Юпитер».
— Он их что, не заставлял? Нет? Не заставлял? — снова Курт. Парень смотрит испуганно. Теперь он не похож на бравого офицера — скорее, на растерянного мальчишку. — Как же так, господин Катце? Мы же их освободили. Мы их освободили, ведь правда?
— От чего? От чего освободили? — нет, так не пойдёт. Надо держать себя в руках. Он снова натягивает маску холодного безразличия. — Я забираю эту пэт с собой.
Никто не возражает. Им нечего возразить. Гез слишком красивая, и они понимают, что ждёт девушку, если они скажут «нет». Уже понимают.
— Да, господин Катце, да, пусть. Пусть хоть кто-то…
Он молча берёт Гез за руку, и они выходят во двор.
— Катце, как хорошо, что ты здесь! Катце, я не могу, я должна кому-то рассказать. Они тащили Гидеона за волосы по полу, за ним тянулся широкий кровавый след, а я не могла ничего сделать. Потому что всё случилось слишком неожиданно. Я могла бы убить многих, но не всех, а главное — я ничего не могла изменить. Я не виновата, Катце, я не успела, и никто бы не успел!
— Успокойся, Гез. Хорошо, что ты смогла сдержать себя, хорошо, что ты понимаешь. Не надо, не оправдывайся. Мы не всегда успеваем. Такое случается.
— Катце, — девушка почти шептала. — Он жив. Что бы они ни говорили. Он жив, и я найду его.
— Гез…
— Ты не понимаешь, Катце. Это не я. Это он, — девушка бережно гладит рукой ещё не начавший расти живот. — Он знает точно.
Твою мать… Ра-у-уль? Теперь есть ещё один повод найти его как можно скорее. И хорошо бы живым и здоровым. Что, Катце, думал — управишься в два счёта? Вот тебе и первый сюрприз!
— Дэрил, аэрокар. Нам надо срочно отсюда убраться. Хорошо, девочка, хорошо. Сейчас мы прилетим на «Деметру», и ты расскажешь мне всё подробно. А пока поплачь. Поплачь, сейчас ты ещё можешь себе это позволить.


Продолжение в комментариях

запись создана: 26.12.2017 в 11:23

@темы: АнК стори, ФБ-17

Comments

[babay44]

Интерлюдия

— Давай, господин Катце, чего тянуть? Долей остатки, откупорим новую, а там и поговорить можно.
Сито Тагаэ, наместник императора на Амои, в последнее время выглядел совсем хреново. Оплывшее, как нагревшаяся на солнце головка сыра, лицо, узкие щёлочки глаз с опустившимися вниз уголками. Старый грустный пёс, который хочет просто спокойно дожить отпущенные годы, а его вновь и вновь посылают на полосу препятствий. Даже стандартная приклеенная улыбка потерялась где-то на опустевших и как будто в одночасье ставших грязными и неприветливыми улицах Мидаса.
— Неуютно мне, Катце, муторно и тревожно. Как будто предчувствие какое. Я простой человек, Катце. Хозяйственник, не политик, не военный, не аристократ. Меня назначили, сказали: «Давай, Сито», — я и даю, а что остаётся? Жратва на складах ещё есть. Вода, тепло, свет — это пока просто… — Сито запнулся, как будто прикусил язык, и опасливо покосился на собеседника. Катце заминку уловил, виду не подал, но поклялся себе, что будет пить со старым служакой до тех пор, пока или не сдохнет, или не узнает, о чём господин Тагаэ так хочет ему рассказать, но никак не решается. — Места себе не нахожу, — продолжал жаловаться Сито. — Уже и не верится, что вернусь живым с этой проклятой планеты. Не в своё дело мы полезли, Катце, увязли, как в болоте — ни туда, ни сюда.
Катце неопределённо пожал плечами, долил в стаканы почти прозрачную, слабо опалесцирующую жидкость и поставил на пол пустую бутылку. Распечатал мясной брикет и стал медленно нарезать его толстыми ломтиками — сегодня всё по-простому.
— Когда оно начиналось — всё ясно было, всё понятно и правильно, — объяснял Сито. — Есть мы — спасители и защитники. Есть враги. Это Юпитер и элита танагурская — угнетатели человеческие. Есть они — братья угнетённые, которых мы и летим спасать с благородной миссией. А теперь что получается?
— Что? — Катце кинул в рот пару оливок, достав их пальцами прямо из банки, и только потом высыпал её содержимое на блюдце.
— А то, — господин Тагаэ опрокинул в себя полстакана, не чокаясь. — Сначала казалось: народ за нас, враг — вот он. Понятно, в кого стрелять, а кому помогать. А на второй день, как блонди разобрались, что не победить нас, смотрим — а врага-то и нету. Как сквозь землю провалился. Не с кем вдруг стало воевать. Куда делись — никто не знает. Дроиды выключились, даркмены оружие побросали, шмотки сняли — иди знай, кем гражданин работал. Архивы-то все тю-тю. А элита то ли самоликвидировалась, то ли в Танагуре вся. Никого не осталось. Да только не верю я в это, Катце, больше слухам верю. Ты же местный, знаю. Вот и скажи мне…
Катце ободряюще улыбнулся и сложил руки на груди, демонстрируя внимание.
— Вот стоит, положим, перед тобой новый уважаемый мэр Кереса господин Шадзиру. Старого-то аккурат неделю назад на главной площади мидасской за гениталии вздёрнул «неизвестный враг». Предварительно слегка тюкнув по голове. А по мне — так монгрелы опять постарались «освобождённые». Так вот, стоит перед тобой мэр Кереса, улыбается, а на самом деле настоящий господин Шадзиру давно с улитками в океане беседы беседует. Как думаешь? Возможно такое?
Катце неопределённо развёл руками и правильно улыбнулся.
— Значит, возможно, — кивнул господин Тагаэ. — Значит, прав я.
Катце молчал. Молчать он умел, это было просто.
Элита исчезла. Он это знал. Но Рауля взяли ещё на приёме в первый день. Поэтому надежды мало. Катце опять ощутил на шее тёплые губы. Теперь поцелуй жёг огнём, как напоминание, как отметина, которую он получил в подарок и страстно желал сохранить. Иногда ему казалось, что на этом месте должен пылать алый след, но он не рискнул посмотреть, да это и не имело значения. Ему и так всё было понятно.
— Так и случилось, что остались мы без врага, Катце, — продолжал Сито. — А к вечеру второго дня и без Танагуры. План-то какой был? Захватить Танагуру любой ценой, Юпитера отключить, элиту — на службу народу. Кто, конечно, к стенке не хочет. Амойцев объявляем гражданами Империи. Оно вроде бы вначале так и вышло. В Танагуру мы вошли и даже закрепились. Только потом всё к чертям полетело в одночасье, — Сито опять выпил и замолчал.
— Страшно было? Когда Танагура закрылась?
— Страшно, Катце, ох, как страшно, — господин Тагаэ опять потянулся к стакану, но, увидев, что он пустой, недоумённо покрутил его в руках и поставил на стол. Напоить наместника до потери сознания в планы «советника по безопасности» Катце Варзо пока не входило, и он решил сделать перерывчик.
— Сначала звук такой появился, — продолжил Сито. — Как бы предупреждение. Тут все и рванули. Страх неосознанный, непреодолимый. Я тоже рванул. Запрыгнул в аэрокар — и ходу. В тот момент мне настолько глубоко насрать стало, какие у них там в Танагуре технологии и ценности, что очнулся только в Мидасе. Повезло мне, я последним эшелоном шёл. Значит, первым и драпал. А там, говорят, давка началась, люди кидались друг на друга, как обезумевшие, стреляли, рвали друг друга зубами, топтали и выли. Как звери. Как крысы, которые знают точно, что сзади их догоняет смерть. И вдруг всё закончилось. И сразу тишина настала. Страшная. Ещё страшней, чем тот звук. Это вокруг Танагуры невидимый кокон образовался. Что с теми, кто не успел убежать — одному богу известно. А Танагура стоит — что ей сделается, застывшая, как картинка на открытке. Ни шевеления, ни человека на улице, ни следов того, что мы там были. Проекция, скорее всего. Не верю я, что они там все повымирали и не готовятся ответить нам. Только ходу туда нет никому. Защита невидимая, но пробить её ничем не получается. Уже военные старались, учёные с какой-то аппаратурой суетились — «ничего невозможно сделать», говорят, искривление континуума какое-то. Так и случилось, что остались мы ни с чем.
— Почему ни с чем? — Катце старался, чтобы вопрос прозвучал искренне, но, кажется, это было уже неважно. Господина Тагаэ несло, ему надо было выговориться, и это было именно то, что надо.
— Пустая консервная банка, Катце. Амои — это пустая консервная банка! Даже масло не облизать со стенок — сразу язык порежешь. Ты же не думаешь, что мы и правда сюда кого-то спасать летели? Юпитер им был нужен, лаборатории, разработки их новые. Это всё стоит безумных денег, и только это ценно на этой грёбаной планете. А вся промышленность сосредоточена в Танагуре, технологии — тоже там, все «мозги», всё программное обеспечение, все архивы и документы, планы, статистика, виртуальные и живые ценности — всё там. Такая инфраструктура. И что? Мы не знали об этом? Знали, конечно. Только слишком уверены были, что Танагуру возьмём сходу. Такой план был и такой приказ. Во что бы то ни стало. Понимаешь? Должны захватить Танагуру. А по-другому и думать не смей! Армия императора непобедима и смертоносна! — господин Тагаэ бабахнул кулаком по столу так, что тарелки подскочили в воздух, а Катце еле поймал попытавшуюся упасть на пол бутылку. Сито вынул её у Катце из рук и налил сам себе.
— А мы всё просрали. И теперь у нас на горбу целая планета бесполезных дармоедов, которые нас ненавидят, и начальство, которое обещало императору быструю победу, амойские чудеса, вырвать у элиты бессмертие и все остальные танагурские секреты разом. Мы проиграли войну, Катце, в тот момент, когда потеряли Танагуру. Это конец. Но кто скажет об этом императору? Главнокомандующий Эйс Гампадо знает, чем это для него обернётся, и поэтому мы ещё здесь и с каждым днём увязаем всё глубже. А что будет, когда они отключат подачу энергии, когда не станет пресной воды? — Сито вдруг испуганно замолчал и посмотрел на Катце затравленным, перепуганным псом.
— Танагура не отключила подачу энергии? — Катце не стал делать вид, что не услышал или не понял.
— Не отключила, — господин Тагаэ смотрел куда-то в сторону. — Всё работает. Не знаю уже, как. Коммуникации все функционируют. Но рано или поздно всё остановится. Нельзя делать что-то из ничего. А ещё это значит…
— Это значит, что они собираются вернуться, — кивнул «господин советник Варзо».
— Да, — согласился наместник. — Они уверены, Катце, понимаешь, уверены, что вернутся! И когда это случится, я хочу оказаться отсюда как можно дальше. Ты можешь помочь мне? Я знаю, ты местный, и чувствую — ты не совсем то, что все думают. Не спорь, — господин Тагаэ пьяно помахал в воздухе рукой с торчащим вверх указательным пальцем.
— Мне нужна информация, — Катце, не мигая, смотрел господину Тагаэ в глаза. Конечно, опасно, но времени у него нет, а риски просчитывать Катце научился, когда ещё работал на чёрном рынке Амои. — Я хочу знать, где они держат блонди. Ясон Минк, Рауль Ам и Гидеон Лагат. Тогда я выдам вам билет из ада, Сито, обещаю.
Господин Тагаэ, разом протрезвев, медленно кивнул.
Рауль… Катце опять постарался заставить себя не думать о нём.
Гез сказала, что он жив. Жив, но ему очень плохо, она это знает. Что девушке можно верить — он не сомневался. Её странный дар видеть некоторые вещи за последние дни подтверждался неоднократно. Но лучше бы она молчала про Рауля. Теперь её фраза крутилась в голове постоянно, мешая сосредоточиться. «Ему очень плохо, Катце…» Рагон, времени совсем нет. Времени у него больше нет.

***

[babay44]

***
— Что тут произошло? Что тут произошло, мать вашу? — молодой имперец с нашивками капитана, бешено трясет, схватив за грудки, одного из немногих чудом уцелевших в этом аду солдат.
— Монгрелы, сэр! Это были они. «Народное ополчение». Тут их ошивалось человек десять. Мыли, убирали, подъедались на кухне уже с месяц. А сегодня через час после обеда всё и началось. Старшим у них такой чёрненький был. Рики — бывший пэт вроде. Нормальными казались. Они что-то в еду подсыпали, точно вам говорю. Гарнизон отобедал и — всё. Все как один в страшных мучениях. Я в наряде был, повезло, не обедал. Монгрелам и делов-то осталось — порезать да пострелять человек двадцать, кто не съел их отраву. Никто и пикнуть не успел.
— Монгрелы… — капитан выпускает полузадушенного солдата и тяжело опускается на стул.
— Ага, они. А потом длинноволосого забрали, которого тут господин Дэвье держал, и усвистели на наших же аэрокарах. В Керес, наверное. Ищи их теперь.
Катце достает из холодильника бутылку воды, не долго думает, ставит назад и пьет прямо из крана над небольшим умывальником.
Приложило его хорошо, голова трещит, из рассечённой брови сочится кровь, и он периодически вытирает её уже ставшим красным платком. Он как раз был у наместника, когда сообщили о нападении на бывший муниципальный госпиталь, который имперцы переоборудовали под свои нужды. О том, что Ясон Минк находился именно здесь, он узнал час назад от Сито, но сделать ничего не успел, почти тут же всё и завертелось.

Они подъезжают к зданию, которое уже занялось, крыша горит. Катце бежит за солдатами внутрь. Зачем? Рагон, он должен знать. Где Рауль — так до сих пор выяснить не удалось. Но если Минк был здесь, вполне возможно, что Рауль тоже...
Парень в имперской форме прямо на входе корчится в луже собственной блевотины, выхаркивая кровавые куски чего-то очень похожего на лёгкие. Девушка-военврач в луже крови. Мёртвая. Прижимает застывшие окровавленные руки к распоротому животу. Ноги широко раскинуты, юбка задрана. Нет, её не насиловали. Да они бы и не успели. Трупы, трупы со страшными, с нечеловечески уродливыми лицами-масками, запах гари, медикаментов и чего-то отвратительно кислого. Лифты не работают, и он взбегает по лестнице на второй этаж. В углу просторного холла, прижавшись спиной к стене, сидит человек и широко улыбается щербатым разбитым ртом. Тёмная, почти чёрная кровь заливает подбородок и торчащую в разорванный ворот волосатую грудь. Монгрел. Он тяжело ранен, грязно-бежевая рубашка и штаны тоже в крови. Солдаты направляют на него автоматы, но подойти никто не решается.
— Я вас ждал, твари! Ждал! — страшный изуродованный рот кривится в гримасе неподдельной радости.
— У него граната! — чей-то отчаянный крик сохраняет Катце жизнь. Он прыгает назад и вниз, прямо в пролёт через перила, взрывная волна догоняет уже в воздухе, поэтому приземляется он неаккуратно, защищает лицо рукой, но всё равно больно бьётся об пол головой и, видимо, на какие-то мгновения теряет сознание.
— Господин Катце! Господин Катце!
Моника. Он становится на четвереньки. Пол засыпан осколками битого стекла и кусками конструкций. Прямо перед глазами чья-то оторванная рука. Катце встаёт на ноги, в голове мерзко гудит, он ничего не слышит, подходит к стене, опирается на неё двумя руками, и его долго и мучительно выворачивает остатками еды и спиртного.
— Господин Катце, пойдёмте, пожалуйста. Я позову врача, у вас лицо в крови.
— Слушай, иди на хуй, а?! Со мной всё хорошо, — Катце достаёт из кармана платок и вытирает губы. Он никуда не поедет, пока не узнает, что с Ясоном Минком и были ли тут Рауль и Гидеон.

***

Его прилично контузило: голова болит зверски, но позволить себе лечь — не получится.
— Они ненавидят нас, Катце, понимаешь! Эти монгрелы, они не понимают, чего мы от них хотим! Они никогда не работали и работать не собираются. Им сказали «свобода», а свобода для них — тащить всё, что можно отодрать, и насиловать кого поймают.
Господин Тагаэ подаёт ему лёд и достает откуда-то очередную бутылку. Катце передёргивает, но он берёт и лёд, и стакан.
В качестве молчаливого собеседника Катце наместника очень устраивает. Тот давно не боится говорить ему всё, что знает. Это доверие заслужить было тяжело, но оно того стоило. Сито делает глоток и продолжает:
— Сначала всё было хорошо, всеобщее ликование и праздник, а потом началось. Эти пэты — они же поссать сами не могут. Не понимают и не хотят понимать, что теперь у них есть будущее. Просят есть, и хорошо есть, как привыкли, ничего не хотят делать. Они истерят, рыдают, им страшно и тоскливо. Военная полиция на суициды уже не выезжает — всё одинаково. В мешок и в крематорий. Монгрелы… Монгрелы теперь нас режут. Как только им запретили мародёрствовать, так любовь и закончилась. В Керес только со взводом солдат — иначе и трупа не найдут. Граждане нас боятся. Что мы им можем дать? Работу? Так они и так работали. Только теперь они боятся выходить на улицы и каждый день ждут, что жратва закончится и начнётся голод. А он начнётся, Катце. Как только на складах закончатся продукты. Это наступит очень скоро, мы и так выгребаем последнее. И чем мы будем их кормить? Целую планету хотя бы два раза в день? Ты представляешь, какие это безумные деньги? А главное — никаких перспектив, что хоть что-то изменится. За пределами Танагуры ничего не производится, а возить сюда шаттлами всё, от хлеба до штанов — это где же взять такие средства?
— Монгрелы. Их поймали? — Катце слышит себя как будто со стороны. Неужели это его голос? Рагон, надо таки дойти сегодня до врача и попросить каких-нибудь таблеток. Свалиться сейчас он себе позволить не может.
— Где там поймали, — господин Тагаэ досадливо машет рукой. — В Керес ушли, а оттуда под землю. Там катакомбы под кварталами, Халаза, а дальше — Танагура. А в неё нам ходу нет, она как кокон: и снизу, и сверху.
— И что теперь? Что дальше, Сито?
— А ничего, Катце. Уже ничего. Со дня на день я жду приказ. Мы уходим с этой чёртовой планеты. Мы и так просидели здесь слишком долго. Нас победили, Катце, без стрельбы и солдат, без космического флота и каких-то сложных манёвров. Оказалось, что этой планете нахрен не нужна никакая армия и никакие солдаты. Вот так.
Мы получили ультиматум, Катце, — Сито понизил голос почти до шёпота. — Или мы убираемся к чёртовой матери, или Танагура грозится вроде бы сущей ерундой — отключить все коммуникации. По городу и так ползут слухи. Ты представляешь, что случится, когда вдруг исчезнет электричество, вода, в том числе питьевая, когда мы вынуждены будем отключить подачу тепла? Потом они выждут несколько дней и положат на торт еще одну вишенку - прекратят поставку продовольствия. Ты знаешь, сколько жрет Амои в сутки? Нет, Катце, ты не знаешь! Поэтому не представляешь, что начнется.
- Разверзнутся врата ада, - совершенно искренне произнес Катце
- Да. Солдат просто вынудят стрелять. И тут уже вопрос в том, хватит ли им патронов.
- Красиво подставили.
- Просто.
- Что дальше? Это ведь не все?
- Не все, - Сито чешет подбородок - Если мы и после всего этого не уберемся, а я уверен, что уберемся, еще и как, выпустить какой-то вирус, и им плевать, что будет с остальной частью планеты. Как ты думаешь, Катце, есть у них что-нибудь такое? Чтобы всех сразу прихлопнуть? Одним махом?
— Есть, — Катце не сомневался, что говорит правду.
- У нас месяц, чтобы собраться. Месяц, и они начинают.
- И как ты думаешь...
- Я не думаю, Катце, я знаю.


***
Мы уходим… Уходим… Как? Неужели? Тогда зачем всё это было? А как же свобода братьям? А как же… как же всё? Зачем столько смертей, столько крови? Они говорят, что мы справились, выполнили свою миссию, что мы победили. Если победили, тогда почему мы уходим? Даже не оставим гарнизон? Нет. Его вырежут. Вырежут, как только мы… Тогда почему говорят, что мы победили?
Нам, конечно, очень правильно объясняют, рассказывают и успокаивают. Мы слушаем и киваем. Потому что хотим верить, что выиграли, что кого-то спасли и освободили. И нам дадут эту веру, а мы примем её без колебаний и без сомнений. Так проще, так спокойнее. Жить с уверенностью в своей правоте много легче. Так устроены люди, и сделать тут ничего нельзя.
— Господин Катце, а вы? Вы с нами? — Моника дёргает его за рукав. В глазах испуг и непонимание.
— Нет, Моника. У меня здесь ещё дела. Я остаюсь. Мне надо кое-кого найти…
У него есть месяц.

Он остаётся. Он теперь знает, что болен этой планетой. Амои — как зараза, как раковая опухоль в мозгу, которую убрать можно только с головой. Зачем он примчался сюда? Домой? Нет. К нему. Он и раньше находил в себе силы жить только потому, что знал — Рауль далеко, но с ним всё хорошо. Катце понимает, что это, наверное, выглядит странно, это неправильно, больно, и он измучился бороться с самим собой, но у каждого своё счастье. У него оно вот такое. Это сложно понять, это невозможно объяснить, но это его судьба, его награда и наказание.

Где сейчас Рауль? Катце не знает, как его найти. Он уверен только в одном — Рауль жив. Потому что у Катце теперь есть Гез и её странный ребёнок. Катце остаётся и обязательно найдёт Рауля, и узнает всё и про Гез, и про то, что ждёт его самого. Когда всё уже будет хорошо, Катце посмотрит Раулю в глаза. И больше никогда не скажет: «Здравствуйте, господин Ам». Он скажет: «Здравствуй, Рауль», дождётся ответа и тогда примет решение.

[babay44]

Эпизод

— Познакомь меня с комиссаром Дэвье.
Сито Тагаэ от неожиданности давится содержимым стакана и мучительно закашливается. Давится, не сводя с Катце удивлённо вытаращенных глаз с покрасневшими от натуги белками:
— Зачем?
— Он мне нравится. Красивый мужчина.
Наместник с сомнением кивает. Катце безразлично отводит взгляд: “ Вот и не задавай глупых вопросов, если не хочешь получать таких же ответов.”
— Он опасен, — Сито вытирает скомканным платком вспотевший лоб и наливает себе воды, а потом снова водки. Катце неопределённо пожимает плечами: а что на этой планете сейчас безопасно?
Тьен Дэвье — “серый кардинал” империи, скалящийся пёс за спиной главнокомандующего Эйса Гампадо. Глава имперской службы безопасности, сейчас со всеми полномочиями — на Амои.
По непроверенным данным — бывший самого императорского величества, будь он трижды неладен. По проверенным данным — его друг детства и юности. Военная имперская академия, кафедра внешней разведки стала стартом для обоих. Сейчас отношения перешли в прочную, задушевную и даже в какой-то мере интимную дружбу. Дэвье опасен. Сито не преувеличивает — скорее, преуменьшает, но он один из немногих, кто может располагать информацией о Рауле и Гидеоне.
По крайней мере, Ясона монгрелы увели именно у него из-под носа. Стоит попробовать.
— Послезавтра в мэрии приём в честь Дня Рождения его императорского величества. Господин Дэвье появится обязательно. Как обычно, не надолго, но он приедет. Вы и так были приглашены, господин советник Варзо. — Сито рад, что не будет к этому иметь прямого касательства.
***
— Эта Амои — настоящая дыра. И с неба все время что-то сыпет. То дождь, то снег. Еще немного — и у меня отрастут жабры.
— За здоровье императора, господа!
— За здоровье!
— А вам, господин Варзо, нравится Амои?
— Я поданный Иллирии, но родился здесь. Пока работали климатические установки и погода не сошла с ума, тут было вполне комфортно.
— Неужели? Жаль, я этого не застал.

Тьен Дэвье. Катце украдкой рассматривает того, с кем, так или иначе, придется знакомиться. Дита — медтех с «Деметры», выслушав поставленную задачу, вчера сунул ему две пачки самых современных ингибиторов фосфодиэстеразы и какие-то капли: «выпить за два-три часа до предполагаемого полового акта». Сейчас Катце думает, что это предосторожность излишняя. Тьен высокий, но не тяжелый, скорее изящный. Сильное сухое тело и породистое длинное лицо. Черные, вьющиеся крупными завитками волосы почти до плеч, серые глаза, тонкий нос и такая же тонкая оправа очков, твердые узкие губы. Выглядит моложе, чем на свои сорок с хвостиком, а когда улыбается, лицо становится совсем юным — мечтательный, утончённо аристократичный мальчик из хорошей семьи. Внешность совсем не соответствует ни занимаемой должности, ни слухам, которые ходят об этом человеке.
— Зачем вы вернулись на Амои, Катце?
— Это личное. Так сложились обстоятельства.
Они отходят от группы офицеров, собирающихся снова выпить, и остаются один на один.
— Вы интересный мужчина, Катце. Разрешите мне называть вас по имени?
— Взаимно, Тьен.
— Шрам вас уродует, — тонкие пальцы едва касаются щеки. Катце не отстраняется. Прикосновение приятно. — Почему бы вам его не убрать?
— Почему вы носите очки, Тьен? Коррекция зрения — стандартная процедура и дело нескольких минут.
— Один-один, — господин Дэвье довольно улыбается и враз становится очаровательным баловнем-аристократом. — Очки — это память.
Катце знает, о чем он. Почти удавшееся покушение на его императорское величество лет десять назад. Тьен тогда закрыл сюзерена собой. Получил две пули в грудь и ожог роговицы от световой гранаты. Очки напоминают всем желающим, кому безраздельно принадлежит преданность этого человека.
— Мой шрам — тоже память. Мне его оставил Ясон Минк, — интересно, знает или нет? Если не знает, то узнает в ближайшее время. Главное — врать поминимуму. Не с этим человеком.
— Ого! Вы смогли заинтриговать меня, Катце. Предлагаю продолжить нашу беседу у меня дома. Только вы и я. Ваши волосы... — лёгкое касание руки рождает приятную волну предвкушения. — В элите Амои были рубины. Очень похоже.
— Там другой оттенок, и... Я человек, господин Дэвье. К сожалению, меня вечером ещё ждут дела.
— Так ненавидите элиту? Ваша реакция намекает именно на это.
— Я такой, какой есть, господин Дэвье, и мне плевать на чьё-либо мнение по моему поводу. Давно.
— Значит, нет?
— Не сегодня.
— Я люблю, когда мне говорят “да”.
— Я люблю горький шоколад и когда мне отсасывают, стоя на коленях... Тьен.
Растерянность мелькает в серых глазах только на мгновенье.
— Какой стремительный роман.
— Война диктует свои правила. Мы взрослые люди и знаем, чего ждём друг от друга, — Катце позволяет себе лёгкую улыбку.
— Я подумаю, господин Варзо. Приятно провести время.
— Взаимно, Тьен.
***
Шоколад Катце получает на следующий день к вечеру. Все остальное — двумя часами позже. Когда Тьен опускается на колени и расстегивает ему брюки, он наконец облегченно выдыхает. Чувство, что перегнул палку, терзало весь день до вечера, но интуиция опять не подвела. В этом человеке столько силы, что признать своё несовершенство он не боится — маленькие слабости и шалости позволяет себе не задумываясь и с удовольствием.

Тело откликается на ласку охотно. Потом они немного выпивают и болтают ни о чем. Когда Тьен укладывает его на пол, прямо на пушистый ковер, сгибает и широко разводит ноги, Катце даже не попытался возражать. Тьен долго ласкает губами его лицо и шею, а потом берёт жестко, немного больно, утверждая свою победу и не стесняясь выплескивая сдерживаемую весь вечер страсть. Катце бьётся под его крепким телом, открывая рот в немом крике боли и удовольствия и кончает, как только Тьен обхватывает его член длинными чуткими пальцами.

Секс на пороховой бочке. Опасность, которой насквозь пропиталась аура этого человека, придаёт всему происходящему остроту и пикантный аромат смертельного риска. После первых же минут разговора на приёме, Катце уже не сомневался, что от секса с этим имперцем получит огромное удовольствие. Тьен не разочаровывает. Он оказывается страстным, бесстыдным и очень опытным любовником, умеет расслабляться, не страдает комплексами и странными перверсиями. Всё, как Катце нравится. Роман развивается стремительно. Днем они находят время для коротких встреч, ночи проводят вместе.
Тьен однозначно предпочитает роль топа, ему нравится делать подарки и выполнять капризы любовника — всё превосходно, но он совсем не говорит о работе.
Никогда.
Вот это уже Катце не устраивает никак.
Неделя пролетает стремглав. Катце считает каждый час. Времени не остаётся, а он всё ещё в начале пути. Если блонди увезут с Амои — всё. В столицу империи ему ходу нет. Разве что... Он косится на сладко дремлющего рядом мужчину. Но это на крайний случай. Пока Гез уверена, что Рауль с Гидеоном живы и ещё на планете. А верит ей Катце безоговорочно.
Он курит прямо в постели. Курит и опять думает.

С ребёнком в животе Гез творится что-то странное. Дитта — медтех «Деметры», уже давно держится за голову, не опуская рук даже во сне. Во-первых, плод растёт и развивается почти с утроенной скоростью. При этом мать чувствует себя прекрасно, только всё время хочет есть. Последнюю неделю не переставая хрустит фруктами или шелестит конфетными обёртками. Если рядом не обнаруживается чего-то более существенного.
Во-вторых, по словам медтеха, ребёнок меняет пол иногда несколько раз на день. И что это за хрень — Дитта не знает совсем, даже не берётся предполагать. Катце смотрит на быстро растущий живот Гез задумчивым взглядом и клянётся себе — это будет первое, о чём он спросит Рауля. Главное, чтобы блонди потрудился ответить.

Тьен во сне резко вздрагивает, неосознанно находит руку Катце, кладёт себе на грудь и тогда успокаивается.
Очаровательно.
О Катце комиссар знает всё или почти всё. Но это почти выворачивает ситуацию наизнанку, меняет до состояния наоборот.
Бывший фурнитур, бывший фигурант чёрного рынка Амои, любимая марионетка самого Ясона Минка. Убрался с планеты при первой же выдавшейся возможности, умеренно прихватив денег Синдиката, и в последующем старался держаться от бывшей родины и старого господина как можно дальше. Легенда поддерживается тщательно обеими сторонами. Правда в ней то, что возвращаться на Амои к прежней жизни Катце не хочет и не спешит. Остальное никому знать и не полагается.
Особенно Тьену.
В частности, о том, что работать на Синдикат можно и за пределами планеты. На взаимовыгодных условиях и к обоюдному удовлетворению. Большинству покупателей наплевать, откуда на самом деле товар. Главное, чтобы документы были в порядке, а качество соответствовало спецификациям. Не только легальные и полулегальные сделки, но и необычные услуги, странные заказы, посредническое участие и специфическая клиентура — работы более чем достаточно, но Катце справляется. Он умеет выбирать подчинённых — опыт, почерпнутый у Ясона Минка — уже не совсем господина, почти друга и делового партнера.
Катце предпочитает любить родину на расстоянии. Безопасней и спокойней, чем из кересских кварталов или мидасского схрона под аптекой. Наверное, это не слишком патриотично.
Наверное.
Но ему глубоко плевать.

[babay44]

— Ты так их ненавидишь, что рискнул вернуться в ад, чтобы увидеть, как погаснет его пламя? Или хочешь плеснуть бензина, чтобы наверняка до тла? — скалится Тьен. Он курит тонкую сигарету, развалясь голым на смятых простынях. Длинные мускулистые ноги раскинуты в стороны, влажные после душа волосы закрутились колечками.
— Ты уже знаешь, что такое быть фурнитуром блонди, — хватается за шанс Катце. — Тьен медленно кивает — знает, что фурнитуры элиты все поголовно кастраты. Когда пару дней назад Катце рассказал — изменился в лице, но ничего не стал уточнять. Сказал, что с точки зрения элиты это, наверное, очень удобно и... просто чудовищно. А потом они выпили бутылку прямо из горлышка и до утра не давали друг другу заснуть. К счастью, Тьен не идиот и не спрашивал, как решилась эта маленькая проблемка. Решилась. Что тут объяснять? — Поверь, ненавидеть — то, что я умею лучше всего, — продолжает Катце. — У меня был отличный учитель, — он садится на постель рядом с Тьеном, поджав под себя одну ногу, медленно касается пальцами шрама на щеке. — Знаешь, сначала я не планировал прилетать, но идея посмотреть в глаза Ясону Минку не давала покоя ни днём, ни ночью. Желательно перед самой его смертью.
— О! — Тьен досадливо разводит руками в жесте беспомощности. — С этим помочь не смогу. Минка мы проебали наиглупейшим образом. До сих пор стыдно, хоть вина моя только отчасти. Всех трёх блонди, которых удалось схватить, сразу забрал дружище — Эйс. Когда стало понятно, что Танагуры военным не видать, как своих ушей, главнокомандующий вцепился в трофеи мёртвой хваткой. Надеялся вытряхнуть из них хоть что-то, что позволит реабилитироваться. Только не обломилось. Ни один из элиты не стал с ними разговаривать ни о чем, как ни старались. А они о-очень старались. В средствах не стеснялись. Минка я у них еле вырвал, задействовав основной аргумент. Серьёзно боялся, что допрашивать будет некого. Скрепя сердце отдали и в таком состоянии, что медтехи за голову хватались. Эйс сделал вид, что ничего не знал и к этому отношения не имеет — ну как же? — главнокомандующий и пытки военнопленных. Когда я выразил неудовольствие, вполне правдоподобно рычал: «Виновных под трибунал”, и: Я прослежу лично чтобы...»
Катце коротко кивает и старается расслабиться, вовремя сообразив — он сжал челюсти так, что сейчас хрустнут— Тьен может заметить.
Кажется, Ясону не повезло. Хорошо, что блонди быстро регенерируют. Если эта сука тронула Рауля... если эта сука... Голова начинает предательски кружиться, во рту становится сухо.
Что? Что ты сделаешь?
Ничего. Ты не можешь ничего.
Идея понятна — если история всплывет, Эйсу Гампадо не отмыться. Честь офицера, мундира и прочее, что там ценится у тех, кто причисляет себя к имперской аристократии. Война — грязная штука, и любой знает: правило «око за око» здесь действует железно. Но убить врага и пытать пленных, тем более гражданских — две большие разницы. Не поймут даже свои. Сегодня ты, а завтра в ответ — кого-то из твоих друзей или подчинённых. Поэтому господин Гампадо и будет смотреть честными глазами, обещая приложить все усилия, чтобы найти и наказать «виновных». Если бы Ясон не бежал, старая версия осталась бы в силе — господин Мнк скончался от полученных при задержании ранений.
— Поэтому Эйс и настоял, чтобы госпиталь, куда поместили Минка, охраняли его люди, — продолжал Тьен. — На самом деле он не планировал отдавать его службе безопасности. Просто сделал вид, что не наплевал на приказ императора. Совершенно напрасно считает, что это сойдёт ему с рук. Так что, монгрелы дали пинок под зад в первую очередь господину главнокомандующему.
— А как же: «Мы делаем общее дело. Во славу императора и народа?» — слова из речи, которую господин Дэвье толкнул на приёме в честь Дня Рождения его величества, теперь вызывают у их же автора затяжной приступ веселья.
— Мне плевать, Катце, — сообщает он, отсмеявшись. — С самого начала был против этой авантюры. Дома вполне комфортно и, поверь, очень не скучно. А из бочки с дерьмом, в которую мы прыгнули, вдохновенно выкрикивая лозунги, теперь выбираться не один год. Поэтому моя цель — убраться отсюда с минимальными потерями. А Минка из Танагуры уже не выковырять. Так что в глаза посмотреть не удастся. Ты уедешь со мной?
— Не знаю, — Катце неопредёленно пожимает плечами. — Ещё не решил.
Тьен смотрит испытывающе, но не настаивает.

Значит, Рауль и Гидеон у военных. Только где? В любом случае у него в те круги ходу нет. Даже если узнать, на каком объекте их держат, добиться результата будет непросто. При прямой атаке пленных уничтожат в первую очередь.
— Как думаешь, блонди будут говорить с тобой? — сново возвращается к теме Тьен. — Не важно о чем. О погоде, о самочувствии.
Катце очень хочется сказать «да», но тут нужны аргументы.
А их нет.
Проявить инициативу — показать излишнюю заинтересованность. Возможно, Тьен прощупывает его, у таких людей это профессиональное. Поэтому он только безразлично пожимает плечами:
— Вероятность очень маленькая. Я знаком с Раулем Амом и с Гидеоном Лагатом. Но для них я только бывший фурнитур Ясона Минка и его координатор на чёрном рынке Амои. Опять таки, бывший.
— Если они узнают, что Ясон бежал... Если подумают, что твой визит — не просто так? Любое сотрудничество. Просто согласие говорить — мне будет вполне достаточно.
— А он действительно не просто так? Мой визит. Или всё для того, чтобы не стоять молчаливо кивающим болванчиком перед его императорским величеством?
— А ты язва, Катце, — морщится Тьен, — но мне нравится. Чтобы договориться с Танагурой. Война проиграна — это очевидно. Чем меньше теперь повесят на нас собак, тем будет лучше для всех. Я безопасник, не военный, и тактику «ударим им в лоб и победим» не люблю и не понимаю. Если эти треклятые пленные вдруг испарятся без последствий, я спляшу джигу. Но чудес не бывает, и Эйс потащит их в империю, а это серьёзная проблема. Это мне о-очень не нравится: глупые надежды, странные веяния. Государю стоит подумать о наследнике и о возвращении утерянного в этой войне, а не строить воздушные замки и не грезить бессмертием. Таким темпом, как мы взяли, можно в два счёта проебать не только трон, но и всю империю.
— Не боишься, что твоё мнение однажды озвучат государю?
— А ты думаешь, он не в курсе?
Понятно. Не боится. Император в курсе его позиции, но знает и то, что любой его приказ Тьен выполнит.
— Тогда думай, — тон Катце выбирает самый лёгкий и безразличный. — Если смогу оказаться полезен — я весь твой.
— Мой? — Тьен тихо смеётся и вынимает у него из пальцев только закуренную сигарету. — Это звучит предложением.
— Это и есть предложение, — Катце медленно наклоняется и с удовольствием целует улыбающиеся губы.
Нужна передышка.
Ему надо обдумать полученную информацию.

[babay44]

Линейный алгоритм

— Господин советник, там вас спрашивают. Какой-то монгрел. Говорит, вы его ждёте.
Он кладёт трубку домофона, выглядывает в окно и тут же срывается вон — вниз по лестнице к лифту.
— Какого хера ты делаешь у меня под домом? Тебя срисует первый же патруль, — он успокаивается, только затащив неожиданного гостя в холл своей квартиры, закрывает двери и включает глушилку.
— Ясон интересуется, зачем ты вернулся, Катце.
— Рауль. Я вернулся из-за него, — долго объяснять не хочется. Проще сказать правду.
— Ясон так и думал, — они поднимаются в комнату, в которой Катце устроил кабинет.
— Рад тебя видеть, но не думаю, что заявиться ко мне открыто — хорошая идея. Тебя ищут.
— Я умею приходить и уходить незамеченным, — широко улыбается Рики. — Надо же, Ясон опять оказался прав — Рауль жив. И я тоже рад тебя видеть, Катце.
Ясон прав. Ясон всегда прав.
Память срывается в воронку прошлого.
***
— Улетай с Амои, Катце.
— Это приказ?
— Ещё не знаю. Пока мы просто беседуем, — Ясон задумчиво смотрит в окно. На много километров, почти до горизонта, светится спокойным неоновым светом ночная Танагура. — Ты не контролируешь себя, Катце. Но это не самое страшное. Хуже, что себя не контролирует он. Это становится опасным. У Рауля новый проект. Юпитер торопит, как будто сошёл с ума, если так можно сказать об искусственном интеллекте.
Он и не простит ошибки. Если это послужит тебе утешением, я уверен, вы сгорите вместе.
— Слишком слабым утешением. Я не хочу, чтобы с ним случилась беда. Не важно, по чьей вине. Не важно, какой этап переживают наши отношения, и можно ли их так назвать. Мне нужно знать, что с ним все хорошо.
— Тогда улетай. Молча, без объяснений. Так всем будет проще. Со временем, он смирится.
— Решит что я сбежал.
— Это хороший выход, Катце. Единственный.
— Но Юпитер терпит Рики рядом с тобой.
— Рики — мой пэт. По сути, моя вещь. Юпитер не видит в нём угрозы, а я стараюсь работать максимально эффективно, чтобы и дальше не возникало вопросов. Вы бьётесь друг о друга, наносите раны и уже не успеваете их зализывать. Не можете и не хотите быть осмотрительными.
— Юпитер просто изучает вас с Рики. Ваши взаимоотношения, эмоции...
— Может быть. Ты согласишься надеть кольцо пэта, Катце? Если ты согласишься...
— Нет! Я не соглашусь.
— Тогда улетай. Не пытайся поговорить с ним. Не пиши, не возвращайся. Просто забудь.
— Ладно. Хорошо, Ясон. Передай ему...
— Нет. Я ничего не стану передавать. Связь будешь поддерживать со мной и с Гидеоном. Для остальных ты — беглец.
***


Тьен звонит в обед следующего дня:
— Ты обдумал моё предложение? Мне нужен твой опыт посредника — ничего невозможного. Всё в пределах основной профессии и рамках компетенции.
— За что будем торговаться? — флегматично осведомляется Катце. — Что на кону?
— Жизнь.
— Как тривиально.
— Пошло и старомодно, но иногда очень действенно. Не переживай — никакого насилия и прочего подобного дерьма. Перещеголять нашего общего друга в этом вопросе всё равно получится вряд ли. Бессмысленно и пытаться.
— Когда?
— Мне нужно ещё пару дней. Подробности обговорим вечером.
Катце звонит Дарку, нужный номер получается набрать не сразу. Палец дрожит.
Пара дней — и он увидит Рауля.
***
Катце курит уже четвёртую подряд. Горечь во рту становится отвратительно жгучей.
Надо бросать.
Потом.
— Нет, по дороге в космопорт ничего не выйдет. Они будут настороже, получить трупы — цель сомнительная, — «но Тьену, возможно, понравится», — это он говорит уже про себя. Они перебирают вариант за вариантом и так же один за другим их отметают. — У нас может выгореть только на месте. Нападение должно стать внезапным.
— Там охраны в три кольца. Военные, — Рики готов рискнуть, если посчитает шансы достаточно вероятными, но пока подходящей схемы не видит, — и аэродинамическое поле над всей зоной — с воздуха не подлететь. Только по земле. Моим незаметно не подобраться — все просматривается.
— Поэтому монгрелы не подойдут. Нужна помощь Танагуры.
— До Танагуры под землей почти сутки, а связи нет. Какую херную они там включили — не знаю. Ясон объяснял, но я понял очень приблизительно. Суть в том, что позвонить и попросить не получится, — задумчиво роняет “бизон”. — А ближние проходы теперь недоступны. После того, как мы с Ясоном ими воспользовались, вычислили почти все, кроме пары самых сложных и длинных. Если даже очень постараемся, то туда-обратно — часов тридцать. Дорога уже известна. Плюс там часа... ну, два...
— Это долго, — Катце не выдерживает и закуривает следующую.
— Я успею.
— Мне нужны четверо.
— Они будут у тебя завтра к вечеру. Назначай место встречи.
***
— Эй, монгрел, как тебя там... Гай! Иди сюда!
— Чего желают господа офицеры?
— Да ладно, какие из нас офицеры? — смеётся щербатый Джефф.
— Ну... Значит будете, — быстро находится монгрел.
— С нашим главкомом станешь, — довольно бурчит польщённый солдат. — Унести бы ноги.
— Хреновое у вас на Амои пойло, Гай.
— Хреновое, господин офицер, — соглашается монгрел. Против «господин офицер» больше никто не возражает.
— А скажи мне, Гай, — вступает в разговор бородатый громила Райс. — Подсказал нам один человечек, что у тебя тут не только стаутом разжиться можно. Дерил его зовут. Знаешь такого?
— Как же не знать, господин офицер? Вы бы сразу сказали, от кого. Времена сейчас неспокойные, а выживать надо.
Гай ловко сметает со стола бутылку, стаканы и блюдо с нехитрой закуской, взмахивает, расправляя, скатертью. Как фокусник, достает, словно из воздуха, другую бутылку, чистые стаканы, потом рысцой выбегает в двери, прокричав: «Одно мгновение!» И действительно вскоре возвращается с большим подносом, на котором лежит вперемешку всякая всячина: ломтики мяса и сыра, дольки фруктов и толстые куски лепёшки.
— Ого! — довольно потирает ладони здоровенный альбинос Мешка и тянется к бутылке.
— Выпьешь с нами, монгрел? За здоровье его императорского величества? — подозрительный Джефф ловит Гая за синюю рубашку на выпуск.
— За ваш счёт, господа офицеры, чего бы и не выпить? — тот быстро протягивает ещё один стакан. — Здоровье императора!
— Здоровье! — звенит стекло.
— А скажи-ка, Гай, — Райс засовывает в рот большой кусок консервированной ветчины, — у тебя тут вроде и другие развлечения есть.
— Девки, — сразу уточняет Мешка. — Дерил говорил: «Девки у Гая — что надо.»
— Есть девки, как не быть, — настораживается монгрел. — Только мне их кормить, одевать, а господа офицеры пока...

[babay44]

Молчавший до этого коренастый и кряжистый Тарво так же молча выкладывает на стол стопку имперских кредов, а сверху — ключи от машины:
— Тушняк, сгущёнка и кофе в багажнике — всё по тарифу, как Дерил и говорил. Разгрузите сами. Покажи товар.
Гай молча и сосредоточенно пересчитывает деньги, засовывает ключи в задний карман и лучезарно улыбается «господам офицерам».
— Сейчас. Парочка у меня как раз здесь ошивается. На кухне помогают. Правда, толку от них никакого — пэты. Бестолковые — просто страсть, всё норовят спиздить что-то, для дорогих гостей предназначенное, и сожрать. Но я их воспитываю.
Гай опять выходит и снова быстро возвращается, толкая перед собой двух перепуганных девушек в пышных платьях до пола.
— А Дерил говорил, у тебя настоящие пэты, — разочарованно выпячивает нижнюю губу Джефф. А на пэтах шортики и маечка, и побрякушки всякие. Я видел — знаю.
— Так холодно же, идиот, — смеётся Райс. — Гражданским не топят почти нихрена. Снимешь платьице — там тебе шортики с трусиками и обнаружатся.
— И то дело, — широко и щербато улыбается Джефф, облизывая девушек липким взглядом.
Одна чёрненькая, кареглазая, с короткими уложенными гелем с блестками волосами. Глаза ярко подведены, на губах розовая помада.
— Кожа, как шёлк, — рекламирует товар Гай и нагло проводит по щеке и шее девушки двумя пальцами.
Та недовольно хмурится, но не отстраняется.
— Ой, а у этой-то глазки разноцветные, — обрадованно гыкает Мешка. — Точно — пэт! Ути-пути, солнышко какое. Иди, поцелуй дядю.
Вторая девушка — белокожая, с русыми, украшенными малюсенькими красными бантиками, пышными волосами, действительно с глазами разного цвета, стыдливо улыбается и заливается румянцем.
— Эту хочу! — кричит довольный произвёденным эффектом Мешка.
— Выберите себе наверху. Там ещё шесть.
— Опа-па! — радостно галдят «господа офицеры».
— Слушай, Гай, а ты их поёбываешь? А? — веселится Джефф. — Скажи, поёбываешь или для клиентов бережешь?
— Поёбываю, господин. Вот эту чёрненькую поёбывал. Сладкая штучка.
— А-ха! Так и думал! — заливается громким смехом имперец. — А она у тебя строптивая! Вон, как посмотрела! Аж задымилось!
— Строптивая, ага! — Гай смотрит на девушку остро, чуть оскалив зубы в кривой усмешке. — Вы не волнуйтесь. Хозяин её ноги раздвигать научил по первому требованию с выдумкой и удовольствием. Она у нас теперь дрессированная.
Черноволосая пэт опять впивается в монгрела взглядом-кинжалом и вдруг недовольно надувает губки, собираясь расплакаться:
— А шокола-адку?
— Будет сейчас тебе шоколад, радость моя. Полный ротик — смотри не подавись! — умиляется Мешка. — Эту тоже хочу!
— Хотелку сотрёшь! — ржут имперцы.
— Товар не портить, — деловито предупреждает Гай и, достав из стола стопку небольших шоколадок, раздает солдатам. — По одной дадите, для познакомиться. Подождите, когда сожрут, а то выть будут, а потом ебите, хоть до утра.
— Мы до утра не можем, — досадливо бурчит Тарво. — У нас увольнительная на четыре часа подписана. С утра заступаем, а ещё протрезветь нужно.
— Ну тогда идём скорее, — торопит монгрел. — По паре раз отодрать успеете.
***
Четыре полуодетых трупа в ряд на полу — зрелище ещё год назад непривычное, но теперь этим никого не впечатлить.
— Почему было не грохнуть их сразу? Заебался хвостом мести. Господа офицеры то, господа офицеры сё, - недовольно бурчит Гай. — Уроды, — на Рики он глаз не поднимает.
— Нужно было срисовать манеру поведения, голос, мимику, жесты, — тихо и терпеливо объясняет Катце. — Одежда цела?
— Целая, — Кирие жуёт шоколадку — что добру пропадать? — и задумчиво рассматривает мёртвых имперцев. — И чистая. Вот этот, сука, ко мне лез. Всю шею обслюнявил, гнида. Я еле дождался, когда разденется, а потом шило в сердце — и провернуть — он только хрюкнуть успел. Глаза выкатил, рот открыл — ох, и рожа!
Джеффа и Райса Гай отвёл в соседнюю комнату «знакомиться с остальными». Знакомство с “Бизонами” имперцы пережить не смогли. Их, уже плохо соображающих от стаута, не долго думая, вырубили с порога.
Вернувшись, Гай видит, что здоровый и очень сильный Тарво прижимает Рики к стене, держа его запястья одной огромной пятерней. Платье разорвано почти пополам, вторая рука имперца шарит где-то в районе Рикиного паха. “Бизон” сопротивляется, но не слишком — скорее, тянет время.
— Сразу понял, что ты не девка, — довольно кряхтит Тарво. — Но мне как раз подойдёт. Давай, раздвинь ноги, красавчик. Говорят, ты привычный.
Гай широко размахивается прихваченной в коридоре битой. Удар точный — самым кончиком. Тарво валится на пол. Его перекошенный череп теперь напоминает сплющенный хлебный мякиш. Из носа, рта и ушей текут тёмные струйки крови.
— Вовремя. Не хотел форму портить, — Рики прячет короткий кривой нож в голенище невысокого полуботинка.
— Перелом основания черепа, — бесцветно констатирует входящий следом за Гаем Катце. — Сними с него китель. Стирать некогда.
— Ты, конечно, мне друг, Гай, и очень помог с Ясоном, — Рики стягивает с себя розовое в оборочках порванное платье и вытирает предплечьем помаду. — Я тебе, пиздец, как благодарен, и всё такое. Поэтому заставить заткнуться не могу. Только попросить.
— Извини, — Гай виновато смотрит в сторону. — Можешь дать мне в морду.
— Не могу, — Рики подходит вплотную, заглядывает в глаза. Он в одних трусах и женских розовых перчатках — руки выдают прежде всего. — Ты мне как брат, Гай. Но иногда мне хочется тебя убить.
— Больше не повториться... Брат. Клянусь тебе, — Гай коротко целует его в губы.
— Брат, — довольно отвечает ему Рики, широко улыбается и легко возвращает поцелуй.
Катце ухмыляется. Кересские обычаи и кересская романтика. В их возрасте он делал первые шаги на чёрном рынке Амои.
Давно...
Но то, что эти двое наконец помирились, ему на руку. Сюрпризы сейчас не нужны.

[babay44]

Срединный раздел

Они едут на место двумя машинами. В первой — Тьен с двумя телохранителями, за ними — Катце, Гез и еще двое из отдела сопровождения службы безопасности. Три кольца и три блокпоста — Рики не ошибался. И на каждом: «Господин Варзо, пожалуйста, выйдете из кара. Приказ господина главнокомандующего.» Машину обыскивают профессионально и тщательно. Для Тьена исключения не делают, его машину тоже осматривают, и Катце видит, как тот медленно закипает. Делает это комиссар своеобразно — голос становился тише, слова любезнее, выражение лица нейтральней — ровно отметка “ноль” по любой шкале.
Апатя — можно было догадаться. На Амои не так много районов, где есть здания в один — три этажа. В этом их два. У входа гостей встречает офицер с погонами капитана:
— Комиссар Дэвье, господин Варзо, — он коротко кивает, но в двери не приглашает. Напротив, решительно заслоняет собой дорогу. — Кто эта девушка? — имперец с сомнением разглядывает Гез, а точнее, её большой живот, скрыть который уже невозможно.
— Бывшая пэт Гидеона Лагата, — очень вежливо объясняет Тьен. — Господин советник Варзо считает, что может использовать её для получения положительного результата при переговорах.
Взмах подбородка в сторону Гез:
— Ребёнок Лагата? — деловито интересуется офицер, — Почему не доложили?
— Пирс Тэйлор, — игнорирует его вопрос Тьен и представляет офицера Катце. — Куратор проекта. Господин главнокомандующий очень ценит Пирса. Настолько ценит, что капитан стал забывать, что он... капитан. Но, к сожалению, последнее время Эйс не очень доволен своим протеже. В свою очередь, государь император тоже не очень доволен своим главкомом... Что вы спросили, Пирс? Я не расслышал.
Офицер резко бледнеет. Кажется, ещё секунда — и он хлопнется в обморок прямо им под ноги.
Катце знает, что уломать Эйса у Тьена не получилось, пришлось нажать с самого верха, а это значило, что тихая война армии и службы безопасности временно переходит в стадию обострения.
— Элита стерильна, — роняет он презрительно. — Странно, что куратор проекта не знает таких важных моментов.
Капитан покрывается красными пятнами и бормочет что-то невнятное: извинения или оправдания — Катце даже не пытается разобрать.
Бывшее имперское посольство — имперская начинка, такой же дизайн помещений и мебель — помесь тюрьмы с казармой. Наверное, эти уроды чувствуют тут себя как дома. Момент встречи с Раулем всё ближе, и Катце буквально рвёт на части. Любая деталь, любое слово кого-либо из сопровождающих имперцев — масло в огонь. Мысли, которые он запретил себе, больше не слушаются и скачут в голове, обжигая очевидностью. С методами ведения допросов военными он знаком. Навидался и наслушался за два месяца, которые он тут торчит, предостаточно. В каком состоянии Рауль? Блонди быстро регенерируют. Быстро, но не мгновенно.
— Сюда, комиссар, — капитан Тэйлор теперь сама любезность. Разве что лепестки роз к ногам не бросает. — Кого первого хотите увидеть?
Тьен вопросительно смотрит на Катце, и тот коротко кивает — как планировали.
— Рауль Ам.
— Пойдёмте.
Они поднимаются на второй этаж. Возле обшитой некрашеными стальными листами двери Гез резко останавливается и дергает Катце за рукав, тот наклоняется, слушает, что ему шепчут на ухо.
— Девушка хочет в уборную, — досадливо выдёргивая руку, сообщает замершим в ожидании военным.
— Потерпит, — раздраженно огрызается капитан.
— Я хочу писять! — обижено скривившись, капризно надувает губы Гез.
— О, боже! — Пирс Тэйлор краснеет, его щека нервно дергается.
— У беременных так бывает, капитан, — иронично объясняет Катце. — Вы же говорили, что врач.
— Проводите в дамскую комнату, — тихо приказывает Тьен.
Два охранника выходят из-за спины капитана, но Гез вдруг цепляется в рукав Катце двумя руками.
— Боюсь!
— Ну, что опять?! Что за причуды?!
— Боится. Что непонятно? — огрызается Катце. — Она пэт, понимаете? Обыкновенный пэт, а не мой секретарь. — К тому же, пэт Гидеона Лагата! Она боится солдат. Знаете, что там произошло?
Гез часто, мелко кивает головой и всхлипывает. Вот так — безмозглый и испуганный пэт боится всего на свете.
Что произошло в особняке Лагата, Пирс Тэйлор знает хорошо:
— Пэты нажрались таблеток и все отправились на тот свет. Безмозглые трусливые тварюшки.
Комиссар брезгливо морщится, но ничего не говорит. Капитан его раздражает.
— Пусть её проводят эти двое, — Катце указывает на Тарво и Райса.
— Хорошо, — кивает Тьен.
— Я возьму с собой еще двух помощников, — неожиданно заявляет капитан. — Инструкции.
На медтехов два громилы с автоматами похожи едва, но Тьену все равно:
— Берите, кого хотите.
Время принимает боевую стойку.
***
Блонди растянут на стальном стенде, как жаба на препаровочном столике.
Точнее, на секционном анатомическом столе с полной комплектацией: металлические крепления и подголовник с подспинником, столик для инструментов, сетчатое ложе с мойкой и бак для слива с утилизатором. На Рауле какие-то тряпки, слабо напоминающие хирургическую рубашку с рукавами, и медицинские брюки. Всё надето явно наспех, прямо перед их визитом. Видно, что спутанные волосы неоднократно мочили, но вряд ли расчесывали.
Рауль бессмысленно смотрит в потолок неподвижными широко распахнутыми глазами. Из-под рубашки на шее виден черно-бурый широкий рубец. Свежий след от ожога? Нет, скорее, кожа чем-то содрана. Душили они его что ли?
Тьен морщится то ли от едкого запаха дезинфектанта, то ли от вида обездвиженного преднамеренно жестко распластанного тела.
— Слушайте, капитан! — нервы не выдерживают, Катце и так продержался слишком долго. Он тянется за сигаретами. Спрашивать, можно ли закурить, даже не собирается. Раулю запах не мешал, на остальных — плевать. — Вы же капитан медицинской службы? Врач? Как же принципы гуманизма и профессиональная этика? Как же милосердие, сострадание, уважение к личности? Или у вас другой долг, не имеющий ничего общего с деонтологией? Долг перед своим начальством.
Тьен смотрит одобрительно.
Для него игра началась.
Господин советник в ужасе. Господин советник требует немедленно прекратить издевательства и, если его не послушают, грозит вниманием общественности:
— Отвечайте на вопрос, капитан.
— Понятие гуманизм применимо к людям, советник, — ощетинивается Тэйлор. — Человечество многие века проводит опыты на животных и прекращать не собирается. Это существо — не человек, поверьте. Я изучаю тела блонди почти три месяца и говорю вам официально — сходство только внешнее. Другая реакция на боль, на электрический ток и термическую обработку, на токсины и химические раздражающие вещества. У них выше скорость регенерации. Считай, как у земноводных. Глубокие повреждения мягких тканей...
— Заткнись, капитан, — отрывисто приказывает Тьен. — Медицинские подробности будешь обсуждать в кругу сотоварищей. Я солдат, а не мясник.
— Извините, комиссар.
— Мы бы хотели поговорить с господином Амом... в более дружественной обстановке.
— Никак нет, не получится, — уверенно чеканит Тэйлор. — Если отцепим его — считай, все трупы. Проверено. Когда Лагата сюда доставили — думали помер, не довезли. Подключили к аппаратуре — вроде какая-то биологическая активность наблюдается, но приборы показывают полную хрень. Кровь не перельёшь — другая она у блонди. Хирурги в слепую пошли — а что делать? Приказ. Тело вроде бы и человеческое, а физиологические реакции странные, потом и совсем перестало признаки жизни подавать. Как манекен хирургический оперировали. Закончили — лежит, что дохлый жук: глаза стеклянные, зрачки на свет не реагируют и, по аппаратным данным, сердце не бьется, давление — ноль. Только слабая мозговая активность, как при гибели коры. Уже солдат вызвали — в прозекторскую отправлять собирались, а он вдруг глаза закрыл, снова открыл и этих солдат в пять секунд троих на тот свет и отправил. Пока сообразили, пока скрутили, назад уложили, он еще шестерых прихлопнул и десятка полтора искалечил.
Тэйлор нажимает кнопку на пульте — и стенд поворачивается под углом, приподняв тело Рауля из горизонтального положения, так, что теперь оно размещается где-то под углом градусов сорок.
— Отчего же так много трупов? — не испытывая ни капли сочувствия, светским тоном интересуется Катце.
— Приказ: «Взять живым» был. А как — умников, вроде вас, не волнует, — зло парирует капитан. — Так что, говорите, что хотели, — он тыкает пальцем в обездвиженное тело. — Уверен, этот все слышит и понимает. Только вот ответит вряд ли. Мы что только не делали — ни одного слова, ни одной эмоции на лице. Кукла пластиковая, мать его за ногу. Только глаза иногда закрывает-открывает.

— Зачем ты вернулся? — Катце вздрагивает. Никто в комнате сразу не понимает, кто это сказал. Голос тихий и хриплый, но в бесцветных интонациях есть что-то, что заставляет резко замолчать, а к кому он обращается — сомневаться не приходится.
— Бл-лядь! — Тэйлор вытирает резко выступившую на лбу испарину. — Чуть не обделался.
Выражение застывшего кукольного лица бесцветно, но взгляд оживает, становится осмысленным — Рауль смотрит внимательно и остро.
— Исключительно профессиональный интерес, господин Ам, — это получается произнести вполне официальным холодным тоном. Катце делает два шага к препаровочному столу. — Посреднические услуги. Заметьте, хорошо оплачиваемые.
— Деньги. Странно, я сразу не сообразил. Всегда был уверен, что рано или поздно ты найдешь себе нового хозяина. Неужели ошибся, и деньги по-прежнему в приоритете?
— Комиссар Дэвье обладает высшими полномочиями и нанял меня для ведения переговоров, — холодно сообщает Катце, вполне успешно демонстрируя легкую обиду.
— Господин Дэвье выбрал кандидатуру переговорщика, или ты предложил ему услуги сам?
— Мне сделали предложение, я его принял, — секунды кажутся вечностью. Если бы Катце умел молиться, если бы это могло помочь...
— На редкость удачный выбор, — непонятно, чего в этой фразе больше: иронии или удивления. — Надеюсь, ты не станешь утомлять меня просьбами открыть тайну бессмертия элиты, Катце? Эти господа, — Рауль чуть заметно качает головой в сторону замерших на небольшом расстоянии капитана Тэйлора и его помощников, — изрядно утомили меня, повторяя изо дня в день монотонный бред. Не знаю, кем они считают элиту — глухими или идиотами, но их навязчивость удивляет.

[babay44]

— Вы не хотели с нами разговаривать! — возмущается Тэйлор, но, повинуясь резкому жесту руки комиссара, замолкает.
— Видимо, господин Ам сказал однажды, что не желает обсуждать вопрос, с которым вы пристаете к нему, — Катце тянет время. Разговаривать можно о чём угодно. Только бы беседа продолжалась. — Блонди не считают рациональным повторять один и тот же ответ много раз и не понимают, чего вы хотите добиться, задавая один и тот же вопрос. Если условия задачи не изменились, не меняется решение и ответ. Им кажется, это очевидно для всех.
— Подозреваю, господин Ам считает, что тайна бессмертия элиты для нас бесполезна, — делает свои выводы Тьен.
Блонди не мигая смотрит на него почти минуту, и когда всем уже кажется, что разговор окончен, вдруг почему-то решает продолжить:
— Вы правы. Человеческий мозг в теле дзинкотай — не совсем то, что я назвал бы бессмертием и совсем не то, что ваш император себе вообразил, — поясняет Рауль. — Клетки мозга, как клетки любых других тканей, подвержены процессу старения и деградации. Поэтому бессмертия не будет. Кроме того, обычный не усовершенствованный человеческий мозг не сможет управлять, не сможет воспользоваться большинством опций дзинкотай. Ресурс ограничен. Быстрота, сила, повышенная скорость регенерации — все это контролируется определенными участками центральной нервной системы и занимает, говоря понятно, очень большой объем рабочего пространства.
Мы проводили подобные опыты, господин Дэвье.
Сначала у человека пропадают чувства и эмоции — это первое, от чего отказывается мозг, чтобы не потерять возможность управления дзинкотай. Дальше начинаются проблемы с информационной базой: стираются все воспоминания из долговременной памяти. Через несколько месяцев затухают мыслительные процессы, страдает эйдетическая память, человек постепенно утрачивает личностные особенности. В итоге, мозг полностью переключается на обслуживание и координацию сложной системы нового тела. Человек пьет из кружки, а не из лужи, ест ложкой, не мочится в штаны, но его логические построения и желания примитивны. Он теряет сначала интерес ко всему, кроме бытовых нужд тела, за ним — способность рассуждать. В остатке — упрощённый, но очень жизнеспособный вариант вида Homo sapiens.

Катце не верит своим ушам. Блонди не просто разговаривает — он объясняет детали, полностью завладев вниманием имперцев. Его немигающий взгляд завораживает, удерживает внимание и... отвлекает внимание от странных звуков, периодически проникающих сквозь закрытые двери.
— И тут возникает вопрос. А нужно ли людям такое бессмертие, если индивидуум даже не в состоянии осознать всю прелесть полученных преимуществ?
Вопрос риторический, имперцы на него не отвечают — ждут продолжения, боясь спугнуть удачу.
— Вы, люди, ошибочно считаете нас себе подобными. Уверяю, это не так. Вас обманывает внешнее сходство. Но Юпитер добивался его исключительно в целях преодоления барьера ксенофобии, переступить который человечеству окончательно так и не удалось. Наши эмоции, наша мимика и поведенческие реакции — не более чем совокупность программ, сложных и не очень, которыми снабдил нас Юпитер и которые обновляет по мере необходимости.
— Программы — имитаторы личности? — быстро уточняет Тьен.
— Да. Элита — усовершенствованный вариант андроидов, которых вы и сами производите в достаточном количестве, только контролируемый искусственным интеллектом. Более многофункциональный и способный расширять необходимую, в конкретный момент, область приоритетов за счет добавления необходимого софта.

Какую хрень несет Рауль, мог понять только тот, кто общался с элитой так часто, как Катце. Но для имперцев все звучит откровением. Время тянется, тянется слишком медленно.
— Почему вы... Почему он разговаривает с нами? — первым, на удивление, спохватывается капитан Тэйлор. Хотя, чему удивляться? Три месяца биться головой об стену, и вдруг без видимых причин, блонди заговорил.
Тьен вздрагивает, резко поворачивается к двери:
— Почему охрана еще не вернулась? Где Тарво и... Тревога! Красный код!
Время срывается в бешеный галоп.
Дверь распахивается, в нее размытым силуэтом скользит Гез и тут же выкидывает руку вперед.
За ней Тарво и Райс.
— Стреляйте! Убейте блонди! В голову! — кажется, это Тэйлор.
Тьен вскидывает руки к лицу. Из правой глазницы звёздчатым боком торчит наполовину вгрызшийся в тело сюрикен. Мешка с нечеловеческой силой бьет комиссара ногой в грудь. Тело, ударяясь о стену, сползает на пол.
Капитан хрипит и нелепо дергается в стальном захвате Тарво, а потом резко обмякает.
Двое его помощников корчатся в агонии. У одного из груди торчит массивная рукоять ножа. Второй задыхается, хватает себя руками за шею — у него вырвана трахея. Кровь, пульсирующей струей хлещет из раны, пачкает пол и одежду. Рот перекошен, разинут в крике, но из разорванного горла вместе с пенистой темной струей вырывается только клокотанье.
Два шага и разворот — Гез держит Тьена за волосы, резко запрокидывает ему голову. Тот не сопротивляется, скорее всего, без сознания.
— Нет! — Катце не узнает свой голос.
Рука, сжимающая вибронож, опускается. Девушка поднимает вопросительный взгляд. — Оставь его.
Гез недоуменно пожимает плечами, но приказ выполняет. Тьен не двигается. Кровь из глазницы течёт по лицу на грудь. Воротник белой рубашки стал алым, чёрный китель теперь лаково блестит. Жив или... Не важно.
— Стёкла звуконепроницаемые, — говорит высокий оникс в одежде Мешки. — Приятная предусмотрительность. Тревогу поднять не успели.
Гез смотрит на него, как на сошедшее с небес божество, и счастливо улыбается — ей сделали дорогой подарок — она наконец смогла отомстить. Остальные элитники трансформироваться не спешат.
— Закройте двери, — коротко командует Катце. — В здании полно солдат.
— Никто не придёт, — в дверь входит Гидеон Лагат. — У нас было двенадцать с половиной минут. — Осталась только охрана периметра.

[babay44]

Скольких успели положить за двенадцать минут три элитника - метаморфа и профессиональная телохранительница, предположить сложно.
Гез беззвучно плачет, судорожно обнимая живого, только очень худого Гидеона в армейских штанах и гимнастёрке, с плеча какого-то бедолаги. Даже в таком наряде и с остриженными выше плеч волосами он все равно не выглядит человеком. Блонди, просто в чужой одежде. Он аккуратно отодвигает Гез и быстро нажимает несколько кнопок на пульте управления стендом. Рауль соскальзывает вниз, но “Райс” ловко подхватывает его, не давая упасть и осторожно укладывает теперь уже на пол.
— За три месяца не належался? — смеется Гидеон, изгибая губы в такой знакомой кривой усмешке. И только тогда Катце понимает, что это реальность, что у него получилось.
— Я тоже рад тебя видеть, но мне надо две минуты, — Рауль закрывает глаза и расслабляет мышцы. — Переодевайся, — он, не поворачивая головы, указывает рукой на неподвижно вытянувшегося вдоль стены Тьена.
— Лучше ты. Ты его срисовал, пока он был целый.
Гидеон наклоняется над капитаном Тэйлором, расстегивает форму. Райс помогает.
Оникс снова становится “Мешкой”, они вдвоем с “Джеффом” быстро раздевают Тьена. Под кителем у того жилет индивидуальной защиты. Катце старается не смотреть, но потом не выдерживает, наклоняется и двумя пальцами пытается нащупать пульс на сонной артерии. От нервного напряжения не получается понять, то ли он слышит слабое биение, то ли это его собственное молотящее в грудь сердце отдаёт пульсовой волной в пальцы. ”Прости, Тьен. Знаю, я сволочь, но у меня не было выхода.”
Рауль тяжело поднимается, стаскивает с себя воняющие дезинфекцией серые тряпки, переодевается и становится комиссаром Дэвье. Только вот лишнюю массу деть некуда, и новый начальник имперской службы безопасности получается значительно шире в плечах и выше первого.
— Я перераспределил массу, но, все равно, не очень, — Рауль осматривает себя с сомнением. Его лицо, ещё недавно выглядевшее застывшей маской, теперь оживает и на нём проступает сразу букет эмоций, наверное, неуловимый для человеческого взгляда. Но Катце, привыкший общаться с элитой, прекрасно различает радость и облегчение, сосредоточенность и боль, когда Рауль-Тьен случайно делает резкое движение.
— В каре будет незаметно, — безразлично отмахивается Гидеон.
Ониксы идут впереди, теперь не стесняясь применять отобранные у имперцев автоматы. Те плюют короткими очередями, пули попадают точно в цель, даже если элита стреляет на звук. Больше никто не прячется. Солдаты, не ожидавшие нападения изнутри здания, толком оказать сопротивления не успевают.
Первый блокпост ониксы расстреливают, не останавливая каров. На втором, через километр с хвостом, уже поднята тревога. Солдаты мечутся, не понимая, что происходит, и разворачивают укрепзаграждения в сторону слышимых выстрелов.
Их кары подъезжают как раз, когда имперцы пытаются перегородить основной проезд. Сидящий за рулем “Тарво” отчаянно сигналит: «Разойдись!» — и, не останавливаясь, несётся вперёд. Гидеон — теперь капитан Тэйлор, наполовину высунувшись из боковой двери, придерживает одной рукой на голове фуражку, чтобы его легче можно было узнать, и отчаянно машет второй.
— Пропустить! Десант! Они высадили десант! Развернуть оборону!» — надрывно выкрикивает он почти в лицо подбежавшим к машине солдатам. Те отшатывются, брезгливо кривятся и бегут выполнять приказ, совсем не удивляясь, что капитан и гости улепетывают со всех ног — от медиков и безопасников другого они и не ожидают.

Третий блокпост встречает наглухо закрытым проездом и ощетинившимися из-за бетонной баррикады дулами автоматов.
“Тарво” плавно тормозит в нескольких метрах, за ним останавливается и второй кар.
Гидеон бодро выскакивает из машины, высоко подняв руки, машет ими над головой и бодрой трусцой бежит прямо на блокпост. В исполнение капитана Тэйлора это выглядит комично.
— Монгрелы! — кричит он. — Пропустите нас! Комиссар Дэвье ранен, нам надо в госпиталь!
Лейтенант в полевой форме ловко перелазит бетонные блоки.
— Монгрелы! Из подвалов! — кричит Гидеон, очень натурально демонстрируя испуг. За спиной что-то громко бухает. Катце поворачивается: в стекле заднего вида полыхает пожар далёкого взрыва. Посольства больше нет. Тьен...
— Что? Что случилось? — перекрикивая грохот, переспрашивает лейтенант.
— Прорылись, гады! — тоже орёт Гидеон. — Под здание подкоп. Как полезут!
— Как “прорылись”?
— Откуда мне знать?
— А вы? Почему вы их не остановили?
— Идиот! — кричит ему из окна “Тарво” и крутит пальцем у виска. — Вы же забрали у нас оружие! Жопой что-ли отстреливаться?
Лейтенант заглядывает в окно кара. Рауль-Тьен на откинутом переднем сидении лежит без движения с закрытыми глазами. Кровь, обильно пропитавшая китель, говорит сама за себя.
— Если помрёт, — угрожающе шипит “Тэйлор”, — его императорское величество прикажет расстрелять всех: и меня, и вас, и даже кур с крысами у вас на подворье.
— Пропустить, — надрывно орёт лейтенант. С кем-с кем, а с его императорским величеством связываться он точно не собирается.
Тяжёлый бронетранспортёр дёргается, буксует пару секунд на месте, а потом отволакивает бетонный блок, из-за которого бурыми тараканами разбегаются имперцы.
Кар срывается с места. За ним вслед несётся удушливый запах гари и страха.
Солдаты готовятся дорого продать свои жизни.

[babay44]

Блок проверки условия

Над городом неспокойно: имперцы пришли в себя, отключили аэродинамическое поле над Парфией и подняли авиацию. Будут бомбить или высадят десант? Скорее, второе — взрывов не слышно. Минут через пять, а если повезет, пятнадцать, разберутся, что произошло, и кинутся в погоню.
Поздно.

Они вышли, как только кары пересекли границу Кереса. Дальше ониксы углубятся в трущобы, насколько это возможно, и бросят машины там. Поэтому искать беглецов в первую очередь станут в Кересе — наименее подконтрольном районе города. Монгрелам очень не нравится, когда по их улицам бродят посторонние, как бы те себя ни называли — освободителями или агрессорами. Стихийные баррикады последнее время появляются как из-под земли, неожиданно перегораживая узкие улицы так, что дальше проехать можно только на танке. Пешком имперцы отваживаются сюда соваться только днём большими отрядами. Толку от таких рейдов никакого. О появлении «коричневых» или «мэрон», как брезгливо прозвали имперцев монгрелы, становится известно, стоит тем высадиться на границе квартала трущоб. Улицы, по которым продвигаются мэрон и дома вдоль них пустеют, как по волшебству.

Их маленький отряд, в котором теперь двое блонди, Катце и Гез, со всеми предосторожностями продвигается к заранее подготовленному схрону.
Мидас.
Пока имперцы не уйдут с Амои, блонди не отправятся в Танагуру — Рауль сообщает это почти сразу. Чего они опасаются, Катце не знает, просто молча кивает. Такой вариант развития событий он предвидел.
Бункер под аптекой, в котором несколько лет назад Катце устроил себе берлогу, и который так и остался без нового владельца — «на всякий случай». Тогда в том, что он представится, Катце сомневался, но возиться с продажей не стал. Предусмотрительность оказалась кстати.
Внутренней отделкой помещений никто так и не озаботился, но всем необходимым Катце запасся с излишком, а вода, свет и простая бытовая техника тут остались с прошлых времен. Работает всё исправно.
— Что с Ясоном? — первый вопрос, который задает Рауль. — Танагуру они не взяли, это я понял уже давно.
— Ему помогли “Бизоны”, — рассказывает Катце, доставая из микроволновки разогретую еду. Гез расставляет тарелки. Ужин в семейном кругу, мать его. Рауль с полуприкрытыми глазами сидит в старом кресле, Гидеон в душе — через дверь слышно, как шумит вода. — Ясон в Танагуре, уже в норме. Рики вернулся и нашёл меня, потом привёл ониксов.
— Наверное, я должен поблагодарить. Шансы остаться в живых у нас были достаточно реальные, но как долго продлилось бы это «в живых», и в каком виде — сказать сложно.
— Будем считать, ты поблагодарил. Ешь, Рауль.
Тот открывает глаза и смотрит на него в упор. Катце внутренне собирается, но блонди спрашивает совсем другое:
— Тут есть какая-то аптечка?
— Да.
— Ты поможешь мне?
— Да.
Говорить не о чем.
Они в тупике.
Рауль жив и опять на свободе. Чего ты ещё хочешь, Катце?
Ничего.
Ничего и всего.
Благодарности, слов, жестов, ласки — он возьмёт, лишь бы предложили. Себя не обмануть — за этим и летел сюда, за этим лез в пекло и полезет ещё столько раз, сколько понадобится. Больше он отказывать себе не намерен. Он заплатил по счетам и расплатился по всем долгам. Он летел к своему блонди и уйдёт только в одном случае: если тот прогонит, да и то теперь вряд ли. А смерть... смерть он уже видел не раз, больше ее не боится. Катце поднимается со стула и идет за Раулем в его спальню.
Интересно, о чём тот думает?
Как упрекнуть того, кто улетел без объяснений, а потом вернулся чтобы спасти?
Просто.
Оказывается, для Рауля всё очень просто.
Двери ещё не успевают закрыться, как лицо обжигает пощёчина. Блонди бьёт не в полную силу, но всё равно так неожиданно и хлёстко, что у Катце сбивается дыхание.
— Это за то что струсил, за то, что сбежал, — зелёные глаза вспыхивают яростью. Рауль делает шаг вперёд и хватает его за волосы. По губам и подбородку стекает тёплое. Губы печёт, щека горит огнем. Катце инстинктивно хватает блонди за запястья. Какое там! Если Рауль решил убить, помешать невозможно. Только вот он очень сомневается, что тот причинит ему серьезный вред. Другой рукой стальным захватом блонди обнимает Катце за талию и резко дёргает его на себя. Рауль одним движением языка слизывает кровь с его подбородка и тут же целует в губы. Кажется, он хочет сделать это нежно, но разбитый рот отзывается болью, которая скатывается вниз, зажигая тело желанием. Руки Рауля скользят под рубашку, ладони ложатся на спину.
— Да? — сипло спрашивает он, опять слизывая кровь, и целует теперь в подбородок. — Хочу тебя.
Тело готово сорваться в безумный водоворот вопреки всем доводам рассудка — да! Да!
— Ты же еле живой.
— Может, мне стоит трансформироваться в того имперца? — зло шипит Рауль, безжалостно впиваясь железными пальцами в бёдра. — Тогда у тебя встанет? Я могу...
Рука больно сдавливает поверх брюк почти окрепший член.
Ярость вспыхивает белым пламенем, пожирая остатки осторожности и благоразумия. Катце не может сделать шаг назад, просто отшатывается корпусом:
— Тьен! Его звали Тьен!
Блонди легко может угадать его движение, поймать руку. Но почему-то не делает это. От ответной пощёчины его голова резко откидывается назад и в сторону. Глаза загораются, становятся совершенно безумными. Как у хищника, получившего вызов соплеменника — убью! «Нет, просто он ревнует! Рагон, он же ревнует!» Догадка заставляет на мгновение зависнуть.
Ну да, андроид. Бесчувственный и рациональный...
Конечно, вычислил. Кем-кем, а идиотом не был никогда. Сопоставил его странное поведение во взлетевшей на воздух импровизированной тюрьме, реакцию на взрыв... Рауль чувствовал Катце не хуже, чем тот — своего блонди.
Хватка неожиданно слабеет. Они, считай, одного роста — заглянуть в глаза тому, кто их не отводит, несложно.
— Я ничего не стану спрашивать и обещать, — рычит Рауль. — Ты сам прекрасно всё знаешь, можешь оценить. Сам сделаешь выбор и самостоятельно примешь решение.
— Ты спросил, зачем я вернулся, — Катце ведёт пальцами по заострившейся скуле блонди. — Я вернулся за тобой... к тебе... рагон! Давно уже всё решил и выбрал! Я вернулся. Остальное — как получится.
Пальцы судорожно дёргают армейский пояс брюк. Рывок — наконец получилось.
Рауль замирает, когда рука Катце ныряет в его расстёгнутую ширинку, а потом с рыком заваливает того на постель, подминая под себя.
Адское пламя, всегда полыхавшее в этом блонди, вырывается на свободу. Но Катце больше не боится. Не боится обжечься.
Он хочет гореть.
Сейчас ему всё равно, сколько продлится сладкая агония, яростный танец на кромке лезвия.
«Вы сгорите вместе», — сухо усмехается Ясон.
Отлично!
Оказывается, гореть вместе невыразимо восхитительно.
Только бы не разомкнуть объятий.
***
Вот они и не размыкают.
Время вдруг становится пугающе послушным. Оказалось, оно у них есть. Может быть, это только иллюзия, но разрушать её ни один из них не спешит.

Сутки напролёт они проводят в постели, покидая её очень ненадолго — поесть, иногда искупаться, краем глаза посмотреть в старый монитор: что происходит в мире. В мире происходит ожидаемое. Империя сворачивается, и теперь это заметно даже обычным жителям Амои. Неделя с небольшим — и всё закончится. Ещё скорее закончится их временная изоляция в бункере — Рауль почти восстановился. Ожоги шрамы и кровоподтёки на его теле исчезают быстрее, чем заживают разбитые губы Катце.
Они много спят или дремлют, занимаются сексом. Иногда лениво, со вкусом, специально затягивая прелюдию, иногда Рауль снова срывается, и тогда на плечах и бёдрах Катце остаются кровавые полосы и синяки. Его это не беспокоит и не удивляет. Он всегда знал о горящем внутри блонди огне. Почему бы его страсти не быть такой же жаркой и необузданной? Катце нежится в сладком, головокружительном, эйфорическом полусне — ему всё нравится, его всё устраивает. Даже слишком. Слишком всё чудесно — жди от судьбы какой-нибудь подлянки.


Они много болтают. Обо всём. Запрещённых тем почти нет, и про Гез Катце спрашивает, как и обещал себе, в первую очередь.
— Ребёнок Гидеона, — заверяет Рауль. — Не сомневайся.
Он и не сомневается. Не зря же Гез чувствовала всё, что происходит с Лагатом на расстоянии. Понятно, что ребёнок ему не посторонний.
— Это ведь не обычное человеческое дитя?
— Я бы сказал, очень необычное, — ехидно усмехается блонди. — Просто на редкость необычное и исключительно странное... Да почти во всех отношениях. Я вижу, малышка еще не родилась, а уже обзавелась поклонником?
— Девочка?
— Не знаю. По-моему, пока не определилась, но больше склоняется к женскому полу.
— Ты меня пугаешь.
— Ничуть, — Рауль понижает голос до заговорщического шепота. — Если честно, я и сам боюсь.
— Ты шутишь. Что она такое?
— Определённо, что-то очень странное и крайне необычное. Всё равно не поймёшь, объяснять бессмысленно, — веселится Рауль. — Не обижайся. Это детально не поймут даже специалисты, а пугать — не совсем то, чего я бы хотел. Но именно это получится, если я попытаюсь внести ясность. До конца я и сам не знаю, хотя, отчаянно подозреваю.
— А кто знает? — если надо, Катце умеет быть настойчивым.
Лицо блонди в мгновение становится серьёзным, он долго молчит, явно размышляя, стоит ли говорить, а потом отвечает. Катце вспоминает последний разговор с Ясоном на Амои. Ещё до войны. К тому моменту, как Рауль решается, он уже знает, чьё имя назовёт блонди.

[babay44]

***
— Ты им врал? Про андроидов и человеческие мозги?
— Про мозг — чистая правда, а остальное — ну с чего бы мне откровенничать с врагом?
— Как ты понял?
— Просто. Трой подал условный знак.
— Это который Тарво?
— Нет, который был блондином.
***
— Волосы не расчесать, — Катце досадливо бросает расчёску.
— Отрежь, — Рауль безразличен. Полузакрыв глаза и откинув голову на спинку кресла, он, кажется, дремлет.
— О чём ты думаешь?
— Ни о чём. Наслаждаюсь отсутствием боли и возможностью распоряжаться собственным телом.
— Рауль...
— Нет, я не хочу об этом, неприятно вспоминать. Может, потом.
Катце тяжело вздыхает и берёт в руки ножницы. Спутанные золотые пряди падают на пол.
— Они так тебе дороги? — тихо мурлычет Рауль и лезет целоваться.
— Да, — скрыть расстройство в голосе не получается.
Утром волосы уже прежней длины.
Рауль, голый и расслабленный, валяется на постели, хитро поглядывая из-под упавшего на глаз локона.
— Так тебе нравится?
— Так — лучше всего.

***
— Гидеон сегодня утром спросил, можно ли им заниматься сексом, — Рауль последнее пару дней много улыбается и шутит. Оказывается, он это умеет.
— Юпитер! А они ещё нет?
— Они — нет! — Рауль смеётся. — Гидеон демонстрирует чудеса выдержки. Когда я сказал «можно», уронил стул.
— Конечно, откуда блонди знать такие тонкости?
— Конечно, ни откуда, — соглашается Рауль. — Уверен, теперь мы станем видеться с ними ещё реже.
— Могу побиться об заклад, что нет, — Катце курит прямо в постели. Уже вполне тянет на дурную привычку, но вставать лень. — Гез можно регулярно обнаружить на кухне. Она теперь влюблена в холодильник не меньше, чем в Гидеона. Неизвестно, кого в итоге предпочтёт её мятущаяся душа.
— Я бы выбрал холодильник, — мгновение подумав, флегматично сообщает Рауль, забирает сигарету и глубоко затягивается.
— Ты говорил, что элита — это такие андроиды! Андроиды не курят! — возмущается Катце.
— А я временно поломался.
***
Время подарило им чуть больше недели. Почти восемь с половиной суток, но они стоили затраченных усилий. Да что там — они стоили всей предыдущей жизни умноженной на два.
Потом пришёл Рики.
Он выглядит, как настоящий бродяга — опустившийся, спившийся монгрел из трущоб неопределённого возраста: рваные, грязные тряпки, лицо перепачкано непонятно чем, на голове — засаленная шапочка странного цвета и фасона.
Узнать невозможно.
Таких много вылезло из трущоб, когда с улиц исчезли полиция и даркмены. Отбросы, даже по меркам Кереса. Граждане их боятся, брезгливо обходят стороной, туристов сейчас на Амои нет, поэтому , не рискуя цепляться к патрулям, оборванцы клянчат выпивку и еду у мэрон на блокпостах или возле ещё не закрывшихся магазинов, куда заходят солдаты.
Блонди снова переодеваются в форму имперской полиции и уходят с Дарком. Гидеон на прощание долго целует Гез, что-то тихо ей шепчет на ухо.
Рауль просто бросает:
— Я вернусь.
Катце ему верит.
Через сутки возвращается Рики и уводит Гез — все нормально, но Гидеону будет спокойней, если она подождет в Танагуре.

Болнди возвращаются ещё через сутки. Когда Рауль с порога коротко бросает: "Надо поговорить", Катце уже знает, что ничего хорошего не услышит.
***
— Господин Дэвье ждёт вас, но, пожалуйста, не долго — личный медтех комиссара цедит фразы холодно и слегка высокомерно — нет, Эйсу Гампадо не показалось, и это ему совсем не нравится. Если даже такие засранцы чуют от него запах падали — дело дрянь.
Тьен полулежит на высокой кушетке, до пояса накрытый простынёй. Датчики индивидуального медкомпа мерно помигивают.
— Как ты выбрался? — спрашивать о самочувствии Эйс не собирается. Дэвье выглядит так, что понятно без вопросов — самочувствие хреновое. Медтех перечислял долго и нудно: комиссар остался без глаза, разрыв селезёнки, что вызвало внутреннее кровотечение, перелом плеча, трещина грудины и скольких-то там рёбер. Остальное, по сравнению — мелочи. Не фатально.
— Тебе не доложили? — голос у комиссара тихий и странно тягучий. Наверное, действие обезболивающих препаратов. — Пришёл в себя. Дверь закрыта снаружи, я открыл окно и выпрыгнул. Рвануло почти сразу. Меня отшвырнуло ударной волной. Дальше — не помню.
— Блонди говорил с тобой?
— Да, — Тьен пристально смотрит одним уцелевшим глазом, вторую глазницу закрывает медицинская повязка.
— О чём?
— О том, что Синдикат добьётся через Совет Федераций выдачи всех военных преступников, чья вина будет доказана. И их повесят — очень милый старинный обычай для преступлений такого рода. Ты некрасиво засветился, Эйс, теперь у них есть свидетели.
— Нас вываляют в дерьме.
— Тебя, Эйс. Только тебя. Моё мнение по поводу проведения войсковой операции известно, и я постарался, чтобы оно было зафиксировано официально. К пыткам и расстрелам мирного населения я никакого отношения не имею, а с поставленной задачей справился.
— Какие расстрелы мирного населения? Что ты несёшь? - не сдерживаясь, орет Эйс.
— Тише! — прикрикивает на него наглый медтех. — Я вынужден…
— Все нормально, мы беседуем, — тихо останавливает его Тьен. — На Амои нет армии, Эйс. Они не оказали сопротивления, даже не стреляли. Вы захватили власть, препятствуя законным правителям поддерживать порядок. Поэтому любой труп за этот период истории — законодательно — на вашей совести. Таковы правила. Не важно, каким образом и кто отправил человека на тот свет. Если бы ты победил, то получил бы право писать историю — традиция известная. Но ты проиграл.
Эйс тихо рычит. Он всё это знает. Знает… Чёрт! Он так был уверен в победе.
— Служба безопасности сработала отлично, — продолжает комиссар. — Граждане и монгрелы сидело тихо, как мыши. Никаких народных возмущений и гражданских движений. Все случаи мародёрства запротоколированы и расследуются отдельно. Никаких терактов, никаких политических акций. Для победы мы сделали всё. Кто же виноват, что ты умудрился так бездарно всё просрать?
— Минка охраняли мои люди, но выкрали его монгрелы — эти самые, которые сидели тихо, как мыши. Тебе не удастся остаться в стороне, комиссар.
— Ах, похищение Минка? — Тьен сладко улыбается. — Представляешь, его выкрал любовник. Глава монгрельской банды «Бизоны» по прозвищу Дарк. Расследование завершено — никакой политики. Только любовь. Если история попадёт журналистам — ты станешь знаменитым, Эйс.
— Кересский бандит — любовник самого Ясона Минка?
— Красивый мальчик. Я видел фото, — едва заметно пожимает плечами Тьен, — что тебя удивляет, Эйс? Мы вольны в своем выборе. Не правда ли, романтично? Люди в восторге от сказок про злодеев и вечную любовь. Представь, как они обрадуются, если мечта оживёт.
— Нападение на бывшее посольство?
— Эксперты собрали улики с пожарища. Генматериал ещё анализируется, но, могу поспорить, кроме ДНК наших солдат там не обнаружится ничего интересного. Акция Танагуры по освобождению заложников. Имели право, учитывая то, что твои люди вытворяли с пленными.
— Что с советником Варзо?
— Возможно, он мёртв. Если в плену — ему ничего не грозит: поданный Иллирии и преговорщик. Блонди его отпустят, — Тьен раздражённо шипит — улыбаться ему больно.
Плохо. Ещё один свидетель, ещё один гвоздь в крышку твоего гроба, Эйс. Проклятье! С Дэвье не договориться:
— Значит, каждый за себя?
Комиссар едва заметно брезгливо кривит рот и отворачивается — всё понятно без слов: “Ты битая карта, Эйс. Не захотел делиться, когда мы побеждали, зачем мне прикрывать твою задницу, когда чаша весов склонилась в другую сторону?” Действительно, зачем? Империя точит нож и ищет жертвенную шею, а он допустил фатальную ошибку. Всё один к одному.
— Скажи, Эйс, было когда-нибудь, чтобы я ошибся в своих предположениях? — очень тихо спрашивает Дэвье.
Главком сжимает челюсти, непроизвольно играет желваками: нет, в вопросах политики комиссар просто оракул.
— Пышной встречи не будет. Император не станет маскировать поражение под победу, слишком очевидно.Тебе наденут наручники прямо на космодроме.
— Я не предатель. Обстоятельства оказались выше моих возможностей.
— Прими мои соболезнования, — шутовски качает головой комиссар. — Бывает. Мы оба с тобой солдаты и оба допустили ошибки. Солдаты платят за ошибки кровью, Эйс, ты знаешь правило. Моей пролилось более чем достаточно.
Нервы не выдерживают — он больше не может это слышать. Проклятье! Эйс Гампадо резко поворачивается и, не прощаясь выходит, оставив дверь нараспашку, игнорируя осуждающий взгляд медтеха.

[babay44]

Предел функции

— ... поможет Юпитер? — тихо смеется Рауль. — Юпитер давно перерос свою игрушку, и где сейчас блуждает его разум, в каких мирах, с какими демонами водит дружбу — этого, боюсь, не знает никто. Мы давно перестали быть ему интересны. Тот минимум от сознания искина, который ещё остается на Амои — даже не для поддержания жизни в своём детище. Просто для наблюдения. Танагура давно автономна, Юпитер больше не вмешивается в дела живых.
— Значит, система Зейн, порядок Норам, карающий меч законов Юпитера, висящий над вашими головами...
— Цепи, которые не держит ничья рука, Катце. Мы подозревали давно, но окончательно убедились только сейчас. К сожалению, обстоятельства сложились таким образом, что пока оценить все плюсы и минусы не получится. Понятно одно — выкручиваться придется самим.
— Мы и не думали, что имперцы уберутся с планеты так просто, — Гидеон уже переоделся. Он спокоен, но то, что Катце замечает в темных глазах, ему совсем не нравится — мрачная решимость. — Конечно, они оставили нам сюрприз. Слишком уж тут наследили. Обычная практика в таких случаях — концы в воду. Если даже кто-то полезет разбираться — уже ничего не доказать. Может имперцы, а может мы сами себя. Доэкспериментировались с непроверенными технологиями: темпоральные поля, холодный синтез — мало ли на что можно свернуть? Доказательств, что для обороны Танагуры мы использовали что-то новое и непонятное, у них предостаточно.
— Значит, взорвали сами себя? — Катце невесело усмехается. Да. Вполне ожидаемо, Гидеон прав.
— Не всё ли нам равно, что напишут на братской могиле? — кривит в презрительной усмешке губы Рауль.
— Ты прав. Всё равно, — Катце замечает, что случайно сломал так и не подкуренную сигарету, и досадливо швыряет её в почти полную пепельницу.
— Основной заряд здесь, — Рауль показывает стилом точку на карте города. Старая шахта Дана-Бан. Им даже не пришлось ничего копать.
— Логика, — отвечает Гдеон на немой вопрос. — Прикинули, какой заряд и на какую глубину нужно заложить, чтобы запустить цепную реакцию, и чтобы планету гарантированно на куски. Учли серьёзный цейтнот со временем у имперцев и прикинули, что лучше всего подходит по всем условиям. Дана-Бан вписался идеально. Оставалось подтвердить данные наблюдением за объектом. С этим прекрасно справились Дарк и его люди. Всё оборудование уже доставлено на место, — продолжил Гидеон. — Там сложно — направленный конденсированный химический взрыв. Задача для специалистов. Атомный нам не грозит — не хотят оставлять улик. Все должно выглядеть, как несчастный случай. Основной заряд установят завтра. Около полусотни меньших взрывных устройств уже заложено по всей планете: город, побережье, пустыни, даже океан. Как только флот империи покинет планету и пройдёт ПВ тоннель, а это случится между десятью и одиннадцатью вечера, последний отправленный им сигнал синхронизирует устройства. Рванёт всё разом. Взрывные волны войдут в резонанс — и Амои перестанет существовать. Но если заряд в Дана-Бан не взорвётся...
— Или мы взорвём его раньше назначенного срока, до синхронизации с остальными, — вставляет Рауль, как бы невзначай.
— ...тогда цепь разомкнётся. Будет просто около полусотни локальных взрывов. Тоже неприятно, но это зло минимальное. По сравнению.
— А... — Катце вовремя останавливается. Спрашивать про охрану объекта бессмысленно. Всё и так понятно — она надежная. Смертники, но вряд ли догадываются об этом. — Надо подобрать людей. У меня остались кое-какие связи. Лучше бывшие даркмэны. Это ребята обученные. Если мы не станем скупиться с оплатой...
— Нет, — усмехается Гидеон, и Катце наконец понимает, что же ему так не нравится в лице Лагата. Блонди уже все решили. План разработан и его просто ставят в известность. — Извини, Катце, — совсем не извиняется Гидеон, — но у нас нет времени организовать масштабную операцию. Совсем. Открытая атака нас не устраивает — это городская зона, подкрепление они получат тут же. У нас есть только эта ночь, и она скоро закончится.
***
И ещё два часа на продумывание деталей. Нет, всё не сложно. Всё даже слишком просто. Если не принимать в расчёт, что тот, кто уйдёт в шахту, назад не вернётся. Ониксы возвратились в Танагуру. Связи нет, а периметр железного города охраняется так, что ни выйти, ни войти даже с боем. Катакомбы под Кересом и Халаза завалены и тоже охраняются. Есть ещё пара вариантов нырнуть под землю с самого края Диедо, но путь обходной, с петлей под Сасан, а это почти сутки в одну сторону — времени слишком мало. Второй раз провернуть номер, который удался Рики, они не успевают. Придётся справляться самим, и единственный вариант здесь — внезапность и быстрота. Чем меньше шума, чем сильней недооценка противником нападающих, тем вероятней успех. Поэтому пойдут те, кто имеет максимальный шанс прорваться.
— Нет, Катце, ты нам нужен здесь. Твой корабль — идеальный пункт корректировки. Ты сможешь туда попасть? - спрашивает Рауль.
Катце молча кивает.
— Будешь нашими глазами. Имперцы обязательно проследят сигнал, но не смогут войти на «Деметру». Это территория Иллирии. Им придется соблюсти дипломатический протокол, у тебя гарантированно будет полчаса. Нам хватит.
— Нам? — губы сводит судорогой. Он знал, что Рауль скажет это, но теперь, когда слова произнесены, сознание верить отказывается.
Это правда, Катце.
Он не понимает жив или уже мертв.
Жив.
Мертвые не испытывают ужас, мертвые не задыхаются, у них не текут слезы от встречи с догнавшей неизбежностью.

[babay44]

— Ты не сможешь ничего изменить, Катце. Не пытайся, — Рауль смотрит в сторону. Слишком поздно получили информацию. Прикинули все варианты. Поверь, если бы была другая возможность…
— Но её нет, — Гидеон резко ставит точку. Обсуждать нечего. Всё.
— Гидеон?!
— Поверь, я тоже не спешу на тот свет, — хищно скалится Лагат, и это раздражает до белых звезд перед глазами, — но из этого лабиринта один выход. Он не для всех. Заканчивай, Катце. Нам еще многое надо обговорить, — Гидеон нервничает, он раздражён. — Если мы собрались сдохнуть, то пусть это будет с толком.
Проклятые блонди! Проклятая планета...
***
«Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя, Рауль!» — руки мёртвой хваткой вцепились в воротник рубашки. Катце с трудом удерживает рвущиеся на свободу проклятья. Нельзя.
Ему сейчас много хуже, чем тебе. Просто умеет держать себя в руках.
Рауль. Даже не в сьюте — он блонди.
До мозга, мать его, титановых костей.
— Гидеон отправил Гез в Танагуру ещё вчера, — Рауль идеально спокоен, разве что чуть заторможеншею, и на странное поведение Катце внимания не обращает. — Он ей ничего не сказал. По вашим, по человеческим меркам, так правильно? — никакого подтекста. Блонди интересно.
— Да. Если любишь, то правильно, — ворот рубашки выскальзывает из пальцев, руки опускаются сами, Катце садится на постель.
Безысходность
Рагон, надо взять себя в руки. Раулю и так тяжело. Что можно чувствовать, зная, что это твоя последняя ночь, что завтрашняя не наступит? Гез, скорее всего, уже в Танагуре. Почти сутки пути. Только сутки... Конечно. Ей же совсем скоро.
Гидеон один в своей комнате.
О чём он думает? Спит или вспоминает?
Скоро.
Острое ощущение, что времени почти не остаётся, болезненно бьёт по нервам. Руки сразу отзываются мелкой дрожью.
Успеть...
Катце стаскивает с себя свитер, швыряет на пол. За ним штаны вместе с трусами.
Идиотизм.
Наверное, в такие минуты надо думать о чём-то чистом и возвышенном. О душе, о смерти, долге и о предназначении. О том, зачем человек приходит в этот мир.
Но думается что-то неправильное, и хочется совсем другого.
Пока ещё живого и горячего тяжелого тела сверху. Просто ощутить ещё раз.
Последний.
Катце ложится на кровать и раздвигает согнутые в коленях ноги. Ему всё равно, как это выглядит. Он смотрит в глаза Раулю не отрываясь, а тот смотрит в его глаза. Ещё немного, последняя капля тепла перед холодом неизбежного.
Рауль молча раздевается и осторожно ложится сверху, потом придавливает, даёт почувствовать свое желание, трётся твёрдым членом ему между бедер, мнёт плечи, жадно целует шею.
Мало!
Этого всё равно мало!
Катце задыхается. Животная, неконтролируемая страсть не отпускает, прорываясь крупной дрожью, сводит пальцы.
Мой! Не отпущу!
Рауль тоже вспыхивает, словно загорается от одного прикосновения. Он тихо рычит и выгибается, подставляясь под грубые жадные ласки, рвёт простынь сильными пальцами, чтобы выплеснуть накопившееся напряжение, не навредив любовнику. Два диких зверя... Животные не умеют жертвовать собой сознательно. Интересно, есть ли у блонди инстинкт самосохранения? Есть, конечно, иначе и быть не может.
Нет, не думай об этом!
Время замирает.
Рауль вдруг переворачивается на спину, и, удерживая Катце руками, опрокидывает на себя, заглядывает в лицо. Блонди хорошо видят в темноте.
Катце — не очень.
Только острый профиль, только контур лица с тёмным росчерком губ.
— Пожалуйста, — шепчет Рауль. — Я хочу запомнить, — сильные ноги обнимают Катце за бедра. — Хочу почувствовать себя живым. Хочу сегодня быть для тебя.
Рауль вцепляется в его плечи так жёстко, что кожа не выдерживает, боль обжигает, даря безумный восторг обладания.
Снова пустил кровь, дурное животное. Катце отрешенно, почти томно улыбается, впадая в экстаз. Отчаяние отступает, оставляя место наслаждению. Сознание плывёт.
Андроид, бездушная кукла — как же!
Если бы Рауль попросил Катце перегрызть самому себе вены, тот бы сделал это не задумываясь. Он быстро целует лицо блонди: лоб, брови, скулы. На губах солоно и мокро.
Слезы? Чьи? Он плачет?
Нет, это Рауль...
Блонди умеют, теперь он знает это точно.
Не важно.
Больше это не имеет значения. Больше значения не имеет ничего.
Скоро рассвет.
" У нас одна ночь и она скоро закончится, — снова тихо говорит Гидеон. — ...у нас одна ночь”.

[babay44]

Скерцо

Катце нервно кусает губы. Железистый привкус во рту становится уже родным. Понеслось!
Блонди прошли верхний уровень, и это было нечто. Он впервые видел, что такое дзинкотай в боевом режиме — иногда движения так быстры, что изображение размывается или на мгновение зависает, и фигурка в легкой броне даркмена появляется уже впереди по направлению движения.
Двое блонди и много, очень много вооружённых людей, техники и боевых дроидов. Вполне можно смотреть, как тизер к современному шутеру, если бы один не был тебе так дорог.
Рауль...
Кто он ему, Катце придумывать не станет. Какая разница?
Они в финале.
Выстрелы и взрывы сливаются в сплошной гул.
— Мы на объекте.
— Я вижу.
Он действительно видит всё на огромном голоэкране в капитанской рубке «Деметры». Экран разделён на множество ячеек, каждая показывает свой участок шахты — старая система наблюдения Дана-Бан работает исправно. Танагура помогла, хоть и не в курсе — Катце смог подключиться к заброшенной внутренней сети. По крайней мере, не пришлось ломиться вслепую.
— Левый коридор. До лифтовой шахты. Там — на восемнадцатый уровень. Они вызвали подкрепление. Если не свалите прямо сейчас — помеха слева. Не пропустите.
— Понял. Уходим, — шлем закрывает голову и большую половину лица. Катце видит только губы. Рауль.
— Катце, у нас проблемы, — стучится по второй линии Дерил.
— Ожидаемые?
— Да. Я вас не беспокоил, тянул время, сколько было возможно. Они готовятся к штурму, но не слишком спешат. «Деметра» на пирсе — неплохая мишень, но я специально завёл её в док неправильно. Диспетчер чуть из трусов не выпрыгнул — подпёрли ихний танкер. Теперь его не отогнать, а сливать горючку — это часа два. Так что ребятам придется крепко подумать. Если не рассчитают — ебанёт так, что возвращаться домой им будет не на чем. Думают, что выбрать.
— Пусть думают. Ждём, — Катце переключает линию.
— Господин советник Варзо! Вы и ваше судно арестованы. Немедленно покиньте его вместе с командой. Выходить с поднятыми руками. Тогда мы сохраним вам жизнь.
— Нахер, — Катце делает звук тише.
— Мы в лифте, — главная линия, Гидеон.
— Отлично. Когда выйдете — прямо пятьсот двадцать метров, до «Т» образного перекрестка — направо. Там они сейчас пытаются организовать завал, но не успевают. Вы пройдёте. Удачи!
Внезапно оживает внешняя сеть. Личный звонок. Твою мать! Какого они все его долбят? Не до тебя.
Отбой.
Снова звонок. Настойчивый.
Подключиться. Вдруг что-то срочное? Отбить он успеет всегда. Не до приличий.
— Мы прошли, — теперь это Рауль.
— Вижу. Дальше — нижние ярусы. Туда только на вагонетке или пешком. Лифты они отключили.
— Как мы и ожидали.
Да, Рауль, все предусмотрено. Всё по плану, будь он неладен!
С углового экрана на него смотрит Тьен.
Живой. Ну и хорошо.
Радости Катце не испытывает. Вообще ничего. Оклемался — и хорошо.
Тьен в своём кабинете, не в госпитальном отсеке. На глазу чёрная повязка, из-под неё на лоб и вниз, на щёку, тянется свежий кривой шрам. Память о Гез. Глазное яблоко придётся пересаживать.
— Выглядишь неважно, — Катце понимает, что невольно улыбается. Кажется, он все-таки рад — Тьен жив.
Странно. Как понять кого-то, когда иногда не понимаешь себя?
— Не выходи из корабля, Катце.
— Вот так? Даже без “здравствуй”?
— Территория корабля — территория посольства Иллирии. Туда им ходу нет, пока не получат разрешение от посла. А он его не даст.
— Да ладно, Тьен, когда всё тут взлетит на воздух, кто будет разбираться? — Катце и правда, смешно. Ситуация слишком абсурдна. Господин Дэвье переживает о судьбе беглого любовника.
— Я принял меры. Свои, — Тьен кусает нижнюю губу. Дурная привычка. Катце получил её в подарок — на память о бывшем. Забавно. — Иллирия уже готовит ноту протеста.
— Ты рискуешь. Ты зря так рискуешь ради меня.
— Плевать, — хищно скалится Тьен. — Когда мы вернемся домой, кто-то ответит за весь этот бардак головой. Императору понадобится громоотвод. Спорим, это буду не я.
Катце смеется искренне и весело.
Тьен. Наверное, с ним он мог бы быть счастлив.
Тьен...
Серьёзен как никогда:
— Когда всё закончится, Катце, я хочу, чтобы ты вернулся ко мне. Да, я знаю, что идиот. Но мне кажется, теперь я люблю тебя ещё больше. Странно, правда?
— Ты очень правильно про себя знаешь, — Катце на автомате подмигивает и пытается улыбнуться. Получается не очень. Как объяснить, что всё бесполезно? Что он уже мертв. «Эй, парень, не трать время, ты говоришь с покойником!»
— Мы внизу. Сняли охрану. Запустили сканирование внешнего периметра объекта.
— Хорошо. Вы должны войти в зал через две-три минуты. Не больше. Иначе опять придётся играть в войну.
Тьен в углу экрана терпеливо ждёт.
— Я подумаю. Обещаю, — Катце отключается.
«Гидеон ничего не сказал Гез. Как ты думаешь, по человеческим меркам, это правильно?» Правильно, Рауль. Какой смысл в уговорах и терзаниях, если всё решено?
Проще вот так. Перед свершившимся фактом.
— Мы внутри.
Вот и всё.
У них получилось.
Небольшой зал. Минимум аппаратуры. Рауль снимает шлем и одним длинным движением руки вниз расстегивает молнию до паха — броня соскальзывает на пол. Дальше всё просто. Никаких особых ухищрений и приспособлений. Просто нажать пару кнопок в последовательности. Они несли смерть на себе.
Оба. Была вероятность, что доберётся только один.
— Давай! — это кричит Гидеон. Ужас острыми когтями вцепляется в сердце, сознание отказывается принять то, что сейчас произойдёт.
Нет!
Он почти в бессознательном состоянии.
Сейчас...
Рауль неотрывно смотрит в экран. Хочет что-то сказать? Почему он молчит?
— Давай скорее! Их тут… — Гидеон.
Рауль резко наклоняет голову.
Яркая вспышка освещает монитор всего на мгновение.
Финал. Камеры выгорают напрочь. На визорах внешней части объекта земля сотрясается и становится на дыбы, а потом из жерла мёртвой шахты вверх поднимается что-то раскаленно-чёрное и лопается голодной алой начинкой. Этот экран тоже гаснет — последняя камера не выдерживает температуры.
Катце медленно поднимается.
Он спокоен.
Внутри у него всё сгорело, полыхнув алым. Не осталось ничего.
Пусто.

[babay44]

Он непроизвольно ёжится и проводит руками по мокрым от пота волосам. Пустота внутри, и он в пустоте… Его больше нет.
— Экипажу оставаться на местах. Дерил, ты принимаешь командование. Всё по плану.
— Катце, ты не...
Он включает видеосвязь. Теперь Дерил видит его лицо и резко замолкает, но Катце всё равно. Единственное, что тревожит — почему Рауль ничего не сказал.
Он выходит из рубки.
Бегущий подъёмник... Одна, две, три...
Всего девятнадцать секунд. Он считает ступеньки потому что больше ему ничего не осталось. Не о чем думать, не о чем переживать.
Рука на автомате тянется к сигаретной пачке. Достать, открыть...
Последняя.
Символично. Не пришлось выбирать.
Катце улыбается. Последняя сигарета в этой пачке всегда одна и та же.
“Чёрная луна”.
Он медленно закуривает, ожидая, когда поднимется люк, и делает шаг в промозглый холод космодрома — на пирс.
Моросит дождь. Наверное, это тоже символично.
«А ты сентиментален, Катце, - удивлённо улыбается Тьен. — С твоей профессией. Вот уж никогд бы не подумал».
«Я такой, какой есть, господин Девье, и мне плевать на чьё-либо мнение по моему поводу. Давно.»
Пирс освещен прожекторами, как театральная сцена.
Ваш выход, господин советник!
Холодно и сыро. Странно, что тело всё ещё что-то чувствует. Он только в брюках и расстёгнутой на груди рубашке. Рукава засучены. Наверное, ему недавно было слишком жарко.
Он не помнит.
Рауль ничего не сказал.
Мундиры имперской службы безопасности — ничего удивительного. Тьен предпочитает держать руку на пульсе. Из-за установленных щитов торчат дула винтовок, десятки глаз молча наблюдают за ним в прицелы, матово поблескивают верхушки чёрных касок.
Рауль ничего не сказал, потому что всё уже сказано.
Всё уже сделано и закончено. Точка.
Катце курит.
Иногда жизнь определяет одно мгновение. Он так решил ещё вчера ночью. Раулю, конечно, не сказал. Зачем? На шантаж тот бы всё равно не поддался, Катце не стал бы и пробовать. Да и какой смысл? Рациональность, будь она неладна. Или вся планета, или только они — по сути, никакой и не выбор.
Рауль хотел, чтобы он жил. Блонди в этот раз решал за двоих, и Катце не стал его расстраивать. Но Рауля больше нет, и что делать со своей жизнью, каждый вправе выбирать сам. Бессмысленно придумывать оправдания.
Он сделал всё правильно.
Они уйдут вместе.
— Поднимите руки и сделайте десять шагов вперёд...
Катце курит.
«Ты куришь так блядски, что я испытываю острый соблазн выебать тебя прямо на этом столе. Прямо сейчас. И пусть они катятся нахуй со всеми своими совещаниями».
Прости, Тьен. Наверное, ты именно тот человек, который был мне нужен...
Наверное.
Окурок обжигает пальцы, голова начинает сладко кружиться. “Чёрная луна” действует мягко, но неотвратимо. От неё нет противоядия.
Катце вдавливает тлеющий окурок в запястье. Боли он не чувствует, зато чувствует неприятный запах горелой плоти. Это ненадолго приводит в себя и даёт возможность сконцентрироваться.
Интересно, есть ли жизнь после смерти?
Шанс небольшой, но ради тебя, Рауль, я согласен рискнуть.
Интересно, а вдруг у него получится уйти красиво?
Вряд ли. У Тьена работают профессионалы, но попробовать стоит. Катце выхватывает пистолет и стреляет куда-то вперёд и чуть вверх.
— Не стрелять! Блядь! Только попробует кто-то пальнуть! Шкуру спущу!
Значит, не получится. Жаль. Наверное, это было бы ярко. Голова кружится всё сильней, перед глазами темнеет, словно кто-то медленно гасит свет...
— Мать вашу! Что с ним?!
— Мы ничего не делаем! — испуганный голос доносится, как из-под земли.
— Где врач? Расстреляю через одного! Где эта сволочь?!
Катце чувствует, как что-то мягко толкает его в грудь, перед затухающим взором вдруг из яркой вспышки поднимается гигантский сизый гриб взрыва, а потом сворачивается в узкую светящуюся полоску, рассекающую вдоль кромешную тьму сознания. Полоска постепенно угасает, разделяется на две половины и снова вспыхивает, открываясь почти бесцветными глазами новорожденного ребёнка.

[babay44]

Реверс

— Как она? — Ясон кривит рот заготовленной улыбкой и сжимает, ещё крепче сжимает челюсти. Нет, не заметно. Притворяться, оставаться бесстрастным в любой ситуации он умеет прекрасно.
— Всё нормально, — Гез пытается встать, но блонди жестом просит не делать этого. — Ест, спит, улыбается, когда я беру её в руки. Медтехи не выявили никаких отклонений и особенностей. Говорят, ребёнок, как ребёнок.Обычная. Полностью доношенная.
— Двадцать шесть недель акушерского срока, соответственно — двадцать четыре эмбрионального. Никак не равно сороканедельной норме. Обычно плод, рождённый настолько недоношенным, можно сохранить, только используя современное медоборудование. Для человеческого ребёнка она появилась на свет слишком рано.
— Рано, — Гез виновато улыбается. — Гидеон смеялся. Шутил, что она спешит прийти в этот мир. Говорил, любопытная.
— Ты уже назвала её?
— Нет. Пусть назовёт отец.
— Пусть, — Ясон на мгновение замолкает, потом быстро кивает и прощается.
***
— Эй! Лейтенант! Куда вы тащите мальчика?
— Монгрелы, мэм. Господин Дэвье приказал за мародерства расстреливать на месте.
— Моника, поехали! Надо собираться. Нашу миссию грузят в восемь тридцать. Если не успеем — пойдёшь через ПВ-тоннель пешком.
— Подожди, Курт! Он совсем ребёнок! Отпустите мальчика, лейтенант! Отпустите, я сказала! Красный крест! — Моника тычет офицеру удостоверение, а тот отпихивает её от монгрела плечом и монотонно качает головой: «Приказ, у меня приказ, мэм. Трое. Женщина, мужчина и девочка. Их взяли на месте». Лейтенант кривится — ситуация его напрягает. Видно, что с дурной бабой ему связываться не хочется, но выполнить приказ он намерен твёрдо.
— Да отпустите же! — Моника хватает мальчишку за вторую руку. Что-то оглушительно хлопает, и она, громко взвизгнув, валится на землю, хватаясь за живот.
— Ах, ты, сука! — Лейтенант выкручивает монгрелу руку, сжимающую маленькую самопальную поджигу. Кость трескается, и рука выворачивается под неестественным углом, но монгрелу наплевать. Ему так весело, что он не может сдержаться, и закатывается сумасшедшим, истеричным смехом. Имперец не выдерживает, бьёт его по лицу и под дых. Тот сгибается, пускает слюни, не переставая смеяться, валится на пол:
— Повезло тебе, лейтенант, повезло! Для тебя берёг, а тут эта — спасительница! Кайф! Просто ка-айф!
— Кто его обыскивал? Я спрашиваю, кто его обыскивал, мать вашу! — срывается на крик Курт.
— Да никто! Только взяли — тут вы. Они всю семью положили, я же говорю. Мужчина, женщина и девочка лет пяти. А сами жрали у них на кухне. Трупы лежат, кровь кругом, мухи летают, а они жрут. Мы троих сразу, а этот, падла, чуть не убёг! Ишь, как корёжит! — лейтенант показалывает дулом автомата на корчащегося от смеха в пыли монгрела. — Обдолбанный, ничего не соображает. Даже боли не чувствует.
Автомат плюёт короткой очередью.
Потом ещё раз. Монгрел, вытаращив глаза, мелко дергается и скребёт пальцами по земле, изо рта течёт тёмная кровь. Курт раздраженно отворачивается.
Проклятая планета...
— Дерьмо, — досадливо сплёвывает лейтенант, ёмко характеризуя всё сразу: погоду, ситуацию и этих двух придурков из миссии. Новые погоны он получил недавно и отчаянно подозревает, что теперь с ними придётся попрощаться. — Дерьмо, — повторяет он и зло бьёт уже переставшего дергаться монгрела ногой под челюсть.
— Под трибунал! Всех! Я добьюсь! — севшим голосом вдруг выкрикивает Курт.
Лейтенант меряет его оценивающим взглядом и вскидывает автомат. Короткая очередь в грудь кидает тело на тротуар.
— Не хотите под трибунал, как обещал господин правозащитник — грузите трупы в машину, — хмуро командует лейтенант. — Нападение монгрелов. А мы пришли слишком поздно.
Моника лежит на спине и удивлённо смотрит в хмурое амойское небо широко распахнутыми стеклянными глазами.
***

Сито Тагаэ пьёт. Что ещё делать в этой дыре?
Вчера ему сообщили, что он улетает одним из последних.
Хорошо, хоть улетает. Некоторым так не повезло.
А вот ему — да.
Хотя по всему вначале выходило, что он остаётся. Но в последний момент приказ пришёл лично на него, и кто тут подсуетился — Сито не сомневается.
Правильно выбирать друзей — нужный талант.
Только вот, что делать дальше?
Они сказали, что он справился.
А Сито знает это и сам.
Он собой гордится. Таких хозяйственников в империи ещё поискать.
Он справился на этой долбаной планете. До самого отлёта удерживал пытающееся выплеснуться говно. А это значит, что не сейчас, так через месяц, через полгода будет новая Амои или Сепия, или Тау-как-там-не-важно. Император не остановится, армии нужны хорошие хозяйственники, а захваченным мирам — толковые наместники. Кто-то же должен разгребать дерьмо?
Только вот господину Тагаэ армия не нужна совсем.
И война.
И дохлый мэр господин Отаями без штанов, с затянутой вокруг причинного места верёвкой, регулярно приходивший к нему во сне и предлагающий сообразить по маленькой без закуски, нахрен совсем не нужен.
Поэтому стоило подумать, как не попасть в переплёт в следующий раз.
В том, следующем разе «господина советника Варзо» может не оказаться.
Сито Тагае наливает себе ещё на два пальца и резко отшвыривает в угол почти полную бутылку. Прозрачная влага льется на ковёр, но его это больше не волнует.
Всё.
Пора серьёзно подумать, что делать дальше.
Наверное, по возвращении домой, он тяжело заболеет. Почки, сердце, нервы — мало ли проблем можно нарыть у пожилого человека, если внимательно покопаться?
Хорошо бы его отправили в отставку.
Но это вряд ли.
Поэтому он будет тянуть время: полечится, отдохнёт, посмотрит, что дальше будет с Амои. И если всё будет именно так, как он думает...
А что? Хорошие хозяйственники нужны везде. Хорошие хозяйственники, честные и любящие своё дело — они же кругом на вес золота.
Это все знают.
Тем более, у него здесь есть хороший друг. Хорошие друзья — они тоже на вес золота. Кто-кто, а Сито Тагаэ в этом уверен.
***
— Господин Дэвье, у нас проблемы.
— У нас давно проблемы, — недовольно хрипит Тьен, с трудом всплывая из наркотического дурмана в реальность. Спать получалось только так, а не спать нельзя. Через два дня они вернутся, и тогда начнётся решающий бой — куда тому штурму Танагуры.
Тьен невесело ухмыляется.
За себя он волнуется не слишком, но... но...
Он давно не был дома.
Император легко находит новых друзей, но их маленькие детские шалости забыть трудно. Особенно, если этого не хочешь. Незаменимых людей не бывает только днём.
Ночью всё видится по-другому.
А ещё император знает, что Тьену он может доверять безоговорочно.
Однако, подстраховаться стоит.
В ближайшее время многие, очень многие распрощаются не только с креслами, но и с жизнью. Пока неизвестно, кто просто получит пинок под зад и в будущем сможет вернуться, а кто перестанет дышать навсегда. Это зависит от того, кого назначат виновным в неудавшейся авантюре, которую уже назвали инцидентом, а стоило бы назвать разгромом и катастрофой.
— Главнокомандующий Гампадо...
— Что?
— Вам надо на это посмотреть, комиссар.
Он уже приблизительно догадывается, что увидит, но Эйс напоследок всё же сумел удивить.
Выстрелил себе в голову разрывной пулей.
Трус.
Сколько же дряни было в этом человеке!
Тьен брезгливо переступает через раскинутые в стороны ноги покойника и задумчиво смотрит на выключенный голоэкран, заляпанный кровью и кусками чего-то желтого и склизкого. Потом, не прикасаясь руками, читает предсмертную записку.
Как же без неё?
Слава императору, и «дабы искупить вину перед...»
Какой ты все-таки мудак, Эйс! Но о том, что в этом мире у тебя осталась семья, помнишь крепко. Поэтому всё честно. Ты избавил меня от лишних хлопот, а я не дам трогать их.
Вот, собственно, и всё.
Партия, господа.
Ему даже не пришлось пачкать руки.
Ах, Эйс, какая ты всё-таки душка!
Ведь стрелять бы пришлось самому. Тут свидетели ни к чему, а господин Дэвье сам стрелять не любит. Господин Дэвье делает такое только по острой необходимости.

Тьен вызывает следственную группу — всё должно быть официально, а что станет официальной версией: «сердце старого солдата не выдержало» или «враг империи коварен и смог подобраться слишком близко»... Только скорее: «тот, кто отдавал преступные приказы, вопреки воле государя нашего императора...» Что выбрать — решать как раз этому самому государю.
Тьену нужно полтора месяца. Возможно, два.
Потом всё более-менее наладится.
Всё успокоится, и он сможет подумать о том, о чём запретил себе даже вспоминать. Он никогда не проигрывал.
И не важно, кто соперник. Пусть даже это танагурский блонди. Он всё равно придумает, как вернуть того, кем делиться не собирается. Катце неравнодушен к нему, шанс есть. Вариантов достаточно и способ обязательно найдётся.
Тьен уверен.

[babay44]

Сон провидения

— Катце! Катце, открой глаза! Дыши, слышишь? Дыши!
Острая боль заставляет тело выгнуться дугой. Каждая его клетка задыхается, яростно требует кислорода.
Он пришёл в себя, но не может управлять телом и совсем не понимает, что происходит. Просто автоматически выполняет команду, отданную знакомым голосом.
Глубоко вдыхает и открывает глаза.
По телу прокатывается болезненная судорога, завершающаяся острым спазмом боли внутри, где-то в районе желудка. “Твою мать!”
Глаза слепо таращатся в темноту.
«Где я?»
Собственного голоса он не слышит. Он оглох? Ослеп? Что-то крепко удерживает его плечи, и Катце в ужасе рвётся из стальных захватов, не обращая внимания на терзающую тело боль.
Рауль? Это его голос!
— Успокойся, — тёплые губы касаются виска — он чувствует! Чувствует! Волосы знакомо скользят по голым плечам.
— Рауль!
— Да. Спокойно. Расслабься! Постарайся, Катце. Сейчас всё пройдет, сейчас станет легче.
Темнота оживает, проступает очертанием предметов. Он в своём бункере под землёй. Голый. Он в постели с Раулем. Это был сон...
Сон?! Значит, все ещё впереди?! Сколько до рассвета?
— Что со мной? Мне стало плохо? Я потерял сознание? Мне приснился сон...
— Откройте! Рауль! — голос Гидеона, и тут же сильный удар в дверь. Рауль отпускает его плечи и берёт с пола пульт. Дверь медленно отъезжает, и почти тут же вспыхивает, заставляя зажмуриться, яркий свет. Гидеон, в обмотанной вокруг бедер простыне, тяжело вваливается в двери и тут же, прижимаясь спиной к стене, медленно сползает на пол.
— Гидеон! Ты... Что? Что происходит?
Рауль, не стесняясь наготы, садится на постели.
Катце медленно приходит в себя.
Тело больше не ломит. Острая боль, только мгновение назад рвавшая грудную клетку и мышцы, исчезает, рассеивается фантомом.
Гидеон тяжело дышит, сидя на полу, безумными глазами смотрит на Рауля и тоже молчит.
— Поздравляю, Гидеон, — наконец произносит Рауль. — Кажется, ты не умер, как ни старался, и стал отцом, — блонди улыбается. — Теперь я понимаю, почему она так спешила родиться. Она знала, Гидеон, представляешь? Знала четыре месяца назад.
— Девочка, — Гидеон откидывает голову назад, и тоже улыбается. — Дочь.
Теперь Катце видит свежую ссадины у него на скуле и глубокую царапину выше, под глазом. И несколько больших синяков на груди. Такие остаются на теле, если в броню попадает пуля. Он поднимает руку к лицу, уже зная, что там увидит.
Так и есть.
Ожог на запястье вдруг оживает и отзывается пульсирующей болью.
— Что это значит?
— Подожди. Я ещё сам до конца не понял.
Рауль поднимается, идёт к двери, и Катце видит синяки от пуль у него на спине. Странно. Ему казалось, что блонди двигались так быстро, что пули пролетали мимо.
— Дана-Бан, — Рауль смотрит в монитор. — Семь тридцать утра.
— Семь тридцать! Ничего себе! Я должен быть уже на «Деметре», а вы — как раз готовиться...
— Сюда смотрите! — Рауль включает единственный монитор, транслирующий изображение с камеры, установленной монгрелами на дереве за охраняемым периметром Дана-Бан. На месте старой шахты хорошо видна огромная воронка, уходящая под землю, надземные сооружения превратились в груду строительного мусора. Вокруг суетятся люди, подъезжают и отъезжают кары. Техника не имперская, а люди в штатском. Над воронкой зависло два небольших дрона. Пожар уже догорел, и только сизый дым затягивает почти всё в поле зрения, мешая рассмотреть детали. Серебристый аэрокар опускается у самого края воронки, прозрачный верх поднимается — Ясон Минк собственной персоной и его личный секретарь — сильвер Закари Шай.
— Какое число? — тихо спрашивает за спиной Гидеон.
— Что?
— Семь тридцать, какого числа?
— Рагон! — Рауль опускается в кресло перед монитором, — Имперский флот прошёл ПВ-тоннель девять с лишним часов назад.
— Значит, это не сон? Это мы взорвали заряд?
— Не знаю мы ли, но сном это не было точно.
— Это невозможно, — Гидеон говорит так, что сразу понятно — это возможно. — Чудес не бывает.
— Ничего сверхестественного, Гидеон. Ты прав, — Рауль не может подавить нервный смешок.. — Конечно, она не перенесла нас по воздуху. Просто... немного изменила реальность. Так, что пространственно — временные связи не нарушились. В этой реальности Дана-Бан взлетел на воздух по какой-то другой причине. Ни для кого, кроме нас троих, ничего не поменялось. Если бы не память, если бы не следы на теле…
— Просто изменила реальность? — ошарашенно переспрашивает Катце.
— Она очень маленькая, — серьёзно кивает Гидеон, — Поэтому мы всё помним. Думаю, в дальнейшем, научится не допускать таких ошибок.
— Вы это серьёзно? — Катце кажется, что он всё ещё барахтается в паутине сновидения. Он дёргает себя за волосы, чтобы проснуться, но от этого не просыпается, а только начинает чувствовать себя идиотом. — Почему ты так уверен? Рауль? Ты...
— Подозревал. Последний подарок, последний проект Юпитера, — задумчиво роняет блонди.

Они назвали его «Хранитель», и когда Юпитер ушел, Рауль завершил проект самостоятельно.
Изначально искусственный интеллект попытался создать общество, в котором все счастливы — идеи идеализма не чужды никаким разумным существам. Тогда Юпитер был очень юн и не сразу разобрался, что для человека есть счастье. Так родилась система Зейн. Эмоции доставляют беспокойство, страдания, дестабилизируют личность и вызывают стрессы — убрать эмоции. Создать условия, в которых их проявление минимально. Юпитер думал, что действует во благо, и смоделировал общество, где каждый его член живёт по разработанной схеме. Человек не имеет возможности выйти за её пределы, а значит, не испытывает перенапряжений или испытывает их минимально. Здесь некуда стремиться и некуда падать, если соблюдать правила.
Но искусственный интеллект продолжал познавать человеческую сущность. На это ушли годы. Схема оказалась неверной, и Юпитер признал свою ошибку. Он стал искать новый вариант решения вопроса, но случайно нашёл то, что увлекло и увело его в другую, недоступную человеческому разуму реальность. А пока посчитал правильным предоставить Амои и образованную на ней структуру самой себе. Но решил создать алгоритм, который не даст внешним деструктивным факторам влиять на ход развития модели. Он задействуется только в критической ситуации и выполняет функции аварийного клапана. Так родился проект “Хранитель”.
— Не знаю, кого ты привёл в этот мир, учёный, — Катце наконец понял, что это не шутка. — Ангела или демона, диктатора или мессию, но она спасла нас, и я не скажу, что не рад этому.
— Не обольщайся, Катце. Она просто новорождённый ребёнок и вернула тех, без кого не хотела оставаться в этом мире — отца и меня. Возможно, мы те, кто поможет ей выжить в агрессивной среде, пока она научится пользоваться своими возможностями в полной мере, а может, это просто любовь. Всё-таки она человек. Почти человек, — тут же поправился Рауль.
— А я?
— Не знаю. Возможно, она видит твою роль в будущем, или...
— Или?
— Мне хочется верить, что она сделала это для меня, — Рауль задумчиво морщит лоб и трёт указательными пальцами виски.
— Наверное, наши души сплелись слишком тесно, — наконец расслабляется Катце, — и не отпустили друг друга даже за гранью.
Рауль согласно кивает. Он тоже немного романтик, поэтому версия ему нравится:
— Так или иначе, но мы живы, и я очень этому рад, — он поднимается, не стесняясь Гидеона, обнимает Катце и крепко целует в губы. — Надо собираться. У нас много дел. Я хочу срочно изучить объём аномалии и увидеть девочку, — но Катце не выпускает, а только прижимает к себе ещё сильнее.
— Неплохо бы сообщить в Танагуру, что мы ещё живы, — беззлобно бурчит Гидеон и деликатно отворачивается, а потом уходит в свою комнату. Потому что кое-кому уже на всё глубоко наплевать.
***
Ясон замер возле прозрачной стеклянной стены почти на самой верхушке Эос. Куда он смотрит, догадаться не сложно. Когда Катце входит, он вздрагивает и поворачивается.
— Когда-то, в другой жизни, ты попросил меня улететь с планеты, — решается бывший фурнитур. — Ты был очень убедителен. Меня мучает вопрос. Как бы ты поступил, если бы я не внял просьбе?
— Я бы отдал приказ.
Что было бы, если бы он не выполнил приказ, Катце не спрашивает. Они оба знают — такая ситуация невозможна.
— Ты решил за нас обоих.
— Ждёшь извинений от блонди? — усмехается Ясон. Это шутка, и Катце улыбается. — Тогда это было единственно верное решение. Я просчитал все вероятности. Время показало, что я оказался прав — вы оба дожили до сегодняшнего дня. Хороший результат, не находишь?
Катце тихо смеётся.
Иногда чтобы понять себя, надо уйти.
Что же делать, если люди так по-идиотски устроены? Ясон это знает. Поэтому сегодня с Амои улетает Рики, поэтому сейчас блонди здесь — смотрит в сторону космодрома. Вот так — чтобы не было соблазна вернуть.
Ясон не делает поблажек ни для кого, и для себя в том числе.
Катце не совсем понимает его поступок. Последнее время отношения этих двоих со стороны выглядели безупречно.
— Он до конца не верил, что смогу отпустить, — отвечает Ясон на немой вопрос. — Даже растерялся, когда понял, что не шучу. Если я не сделал бы этого, Рики так бы и не поверил, что поводка больше нет, и что блонди может предпочесть другие узы.
— Он вернётся, — это не просто слова поддержки — уверенность.
Любовь блонди — от этой отравы противоядия не изобрели.
— Я умею ждать.
Катце невольно улыбается — про это теперь он тоже знает. Блонди умеют много: ждать, грустить и радоваться, ревновать и любить.
Ясон резко поворачивается:
— Двенадцать минут страданий — всё, что сейчас может позволить себе Ясон Минк, — он тихо смеётся. — Идем, Катце. У нас много дел. Будет сложно, но интересно.
Катце склоняется в коротком, полном глубокого уважения поклоне, делает шаг и тенью становится за спиной Ясона. Катце знает, что впереди много трудностей, много тяжёлой работы, но жизнь снова обретает цвета. Он чувствует себя на своём месте и теперь наконец полностью счастлив.

[LikeIason]

Автор, 45 страниц ворда я накопировала) а ссыль на архив?)

[daikini]

Я в полном ах....е!
Это просто великолепно!
Нет слов, одни эмоции... Браво!

[LikeIason]

daikini, пока автора нет , я его похвалю.
Это фик очень понравился читателям на ФБ-2017, сейчас он еще полностью закончен, так что..
Я считаю, что он в какой-то мере сильнее, чем Излом.

[daikini]

LikeIason, каюсь, редко теперь что-либо удается почитать, так чтобы без спешки, с толком, с чувством, с расстановкой....
Но это зацепило!
И Излом тоже. Они разные, но такие...такие...продуманные. Вот веришь во все, что пишет автор, и все тут!

[babay44]

daikini,

Я в полном ах....е!

Я очень рад, что текст вам понравился. Мне было приятно его писать и, конечно, мне очень приятно, что он кому-то доставил и зацепил.
Спасибо вам большое.

[babay44]

LikeIason,

Автор, 45 страниц ворда я накопировала) а ссыль на архив?)

А научите, как это делать.

Я считаю, что он в какой-то мере сильнее, чем Излом.

Он совсем другой или мне так кажется. Но я буду рад, если продолжение понравится. Я старался.)

[LikeIason]

а ссыль на архив?)
А научите, как это делать.

babay44, ну на тот же гуглодиск залейте и сюда ссылку.

[babay44]

А это - нет проблем. Добавил.

[Sheltie Kelly]

Урррра! Оно появилось! Я так этого ждала!

[babay44]

Sheltie Kelly,
Появилось. Теперь вот бы еще понравилось. Очень надеюсь.

[taty@nka]

Ох, как хорошо, что дописали этот текст! Очень понравилось! Правда в нескольких моментах пришлось сильно поволноваться, но просто огромное спасибо, что все остались живы! Хоть я и не совсем поняла как.)))))

Второй ваш текст приводит в восторг от того, какими вы потрясающе интересными делаете блонди. Действительно необычные существа, в которых от людей только облик. И как же здорово, что они знают и понимают, что такое любовь, пусть и по своему, и испытывают эти чувства к обычным людям.
Все такие классные, и Рауль с Катце, и Гидеон (за него отдельное спасибо, что-то меня последнее время особенно он волнует)), и монгрелы с Рики вместе, и Ясон, Дерил и даже Кирие.)) Очень рада, что все были, и что все дошли до конца. Блонди, жертвующие собой ради спасения планеты - до замирания в сердце. Рауль, прощающийся с Катце и затем смотрящий в камеру - до слез.
Отлично получилось показать жизнь на Амои без элиты. Действительно, от чего пытались спасти? По большому счету только благодаря элите планета и существовала. Конечно понятно, что спасение было лишь прикрытием.
Удивили способности элиты, но приятно удивили.
Не совсем понятны амбиции Тьена в конце. Потому что он не соперник блонди, от любви к которому, как сказал Катце, излечиться не возможно. Но все же Катце повезло, что Тьен был именно таким, с чувством справедливости, что ли.
Еще не до конца понятно, что из себя представляла Гез. А родила она, как я поняла, новую Юпитер, уже совсем не ИскИна?)

Не могу сказать, что этот текст лучше Излома, они разные, и оба хорошие и захватывающе интересные. Спасибо!

[Собака серая]

Ух, как же здорово получилось!

[babay44]

taty@nka,

но просто огромное спасибо, что все остались живы!

Все такие классные, и Рауль с Катце, и Гидеон (за него отдельное спасибо, что-то меня последнее время особенно он волнует)),

Гидеон заслуживает всяческого внимания.) Такой мужчина.

Отлично получилось показать жизнь на Амои без элиты. Действительно, от чего пытались спасти? По большому счету только благодаря элите планета и существовала.

Юпитер выстроил такую систему, так завязал все на Танагуру, что Амои враз не переделать. Полная зависимость.

Удивили способности элиты, но приятно удивили.

В каноне Ясон меняет цвет и длину волос. Вот я и подумал - маловероятно, что Юпитер создал такую опцию только касательно волос. Скорее всего, это просто одна из многих возможностей дзинкотай.

Не совсем понятны амбиции Тьена в конце. Потому что он не соперник блонди, от любви к которому, как сказал Катце, излечиться не возможно.

Тьен не знает точно, насколько у Катце серьезно.
Зато знает что такое жизнь и какие она может подкидывать сюрпризы.
Что начать отношения-это одно, а сохранить их - совсем другое.

Но все же Катце повезло, что Тьен был именно таким, с чувством справедливости, что ли.

Скорее, чс чувством рациональности.)

А родила она, как я поняла, новую Юпитер, уже совсем не ИскИна?)

Не Юпитера, конечно. Совсем нет, но что вырастет - время покажет.

Не могу сказать, что этот текст лучше Излома, они разные, и оба хорошие и захватывающе интересные. Спасибо!

Спасибо вам за внимание, мне приятно.